Ubermensch пространства свободы VS Хуматона эпохи цивилизаторов

Размышления философа Александра Секацкого в рамках лекториума «Новый человек» проекта «Белая индия»

Существует актуальность непрекращающегося спора, где с одной стороны (даже сложно их точнее обозвать) стоят самозваные цивилизаторы, социальная инженерия, ну, те представители странных герметичных элит, которые примерно 25 лет, казалось, безраздельно владели миром, но сейчас их власть дала сбой. Они действительно смогли среди прочего произвести удивительный синтез некого гомункулуса, не имеющего ещё имени, нового субъекта, хуматона, упрощённой версии, демонстрируя удивительные успехи социальной инженерии, превзошедшие всю средневековую алхимию. 

Но, в чём, собственно говоря, парадокс? В том, что с другой стороны им противостоят силы, которые отталкиваются от традиционализма, от архетипов, от подлинности, которые по-своему видят карту звёздного неба и со звёздами говорят.

На всё это у гранд-социальной инженерии есть один ответ: Мы синтезируем нового человека, с обновлённым телом и со сменными модулями. Мы, рано или поздно, уйдём от органической телесности, всё равно обретём те или иные параметры и в отличие от вас мы к этому относимся бесстрашно. Да, вы задействовали толщи истории, вы задействовали силу традиции, вы задействовали даже метафизику. Апеллируйте к Хайдеггеру и другим удивительным мыслителям, а мы вместо этого предлагаем нового человека. Вот, присмотритесь, какой же он, самый новый человек!

Нам предлагается портрет предлагаемого нового человека, который отчасти уже не совсем здесь, который отчасти откочевал на электронные пастбища и там проводит большую часть жизни, оставив здесь на стрёме своё остаточное органическое тело. Кажется, что всё у него устроено по-другому, никогда не было такого радикального обновления параметров контактного проживания, параметров настройки.

С точки зрения Ницше, важнейшей революцией в антропогенезе, после собственно самого происхождения была фигура ресентимента. Отход от некой прямой чувственности, которая также опиралась на различные устройства, на коллективные синтезируемые машины войны или машины жертвоприношения, что давало определённое расширение. Переход к ресентименту, к ситуации бесконечного двойного дна, к ситуации вторичной рефлексивной чувственности, где на смену гневу, радости и ликованию приходят злорадство, вчувствования, сопереживания и т.д. Некоторая осложнённость. Ницше первым возвестил сверхчеловека. Не обновлённое человечество, не некое оказавшееся уже в раю, а в принципе всё то же, земное, но только этот сверхчеловек был во всём противоположен персонажам ресентимента, тем, кто населяет современный социум, нам с вами. И ясно было, что эти новые люди, те самые «ubermenschen», они в каком-то аспекте должны быть похожи на людей прямой чувственности. Должны действительно хотеть того, чего хотят, говорить то, о чём хочется. Мы устроены иначе: хотим то, что хочется, говорим то, что говорится. Выход из этого странного ресентимента, он предполагал попытку нового синтеза.

Стало быть, мы можем, например, в кои-то веки взывать к восстановлению ветхого Адама. Или говорить о том, что «всё пройдёт, как с белых яблонь дым». Все эти новые навыки точно так же станут старыми. Хотя на наших глазах произошли удивительные вещи. Произошло некоторое обрушение тех удивительных глубин, которые, например, составляли бессознательное и какие-то там скрытые фигуры бессознательного, образовавшиеся путём первичных сцен или первичных фиксаций, которые могли вызвать прострации, неврозы, а то и психозы. В какой-то момент стало понятно, что фрустрировать больше особо нечего. И психоаналитик для этого больше не нужен, а нужен он исключительно для статтеринга, чтобы дать выговориться человеку и его выслушать. Вдруг выяснилось, что все эти психологические глубины, в которых водились какие-то дикие звери, сами по себе захлопнулись. Звери вымерли, издохли или стали ручными и, в общем, нечего там больше усмирять. Вдруг выяснилось, что эти простые, незамысловатые желания, которые всегда казались чем-то показным, проявлением двойного дна, стали на самом деле, искренними желаниями этого нового человека. Нового хуматона, который, в самом деле, от души может любить пепси-колу, и очень искренне любить кататься и ненавидеть потеть при этом. Всё это странным образом обрело свою удивительную подлинность.

И что этому противопоставить? Можно взывать к прекрасным якутским шаманам, к вершинам Памира, но как быть с тем, что гомункулусы этого рода, хуматоны и вправду заселяют новые территории. Им комфортно, мир в принципе для них и устроен. Для них задан потолок возможностей, уровень притязаний, на уровне того, что опять же доступно каждому аутисту. Хотеть что-то незатейливое, смиряться с некими микроскопическими желаниями, возможностями. И всему этому искренне радоваться. Всё это вроде бы получается, но мы в какой-то момент понимаем, что не всё так просто. Наконец-то, мы вместо идентификации столкнулись с самой грандиозной мистификацией, которую можно назвать «обознатушки».

В Заратустре есть такая главка, называется она «О великом избавлении». И там он описывает встречу вот с этими вроде бы новыми людьми. «Вот я вижу, идёт что-то, не понятно что. А, так это же огромное ухо, которое вслушивается, всё сохраняет, наушничает. Но если присмотреться, то к уху приделано ещё крошечное личико, крошечные ножки. И вот эти ножки идут, а на самом деле это ухо. А мне говорят, что это человек, да ещё и очень уважаемый человек».

Рядом идёт гигантское брюхо, которое тоже имеет дополнительные рудиментарные человеческие органы. А где-то ещё есть, например, кошелёк, который вообще такой интераморфный. И тогда Заратустра говорит — «Воистину, находясь среди людей, я встречал какие-то обломки и запасные части человека». 

Тут мы понимаем, в чём случились «обознатушки» с этими пресловутыми новыми людьми цивилизаторов. Мы удивительным образом приняли некие обломки, заготовки за сам готовый продукт. Например присмотримся к образу, Великий демиург-гончар из глины слепил, сделал, изваял некую человеческую телесность. Потом вдохнул в неё душу. Гончар или столяр вроде папы Карло, же не мог работать изначально без пробных вариантов. Время от времени он какие-то неудавшиеся куски глины или дерева отбрасывал в сторону и продолжал работать дальше над проектом Человека, а может и Сверхчеловека. Но и он в ходе своей работы постоянно сталкивался с тем, что очень далёкий до готовности будущий Буратино, уже Буратино в каком-то смысле. Он же может что-то кричать, может что-то говорить. И каждая кричащая болванка, ещё недоведённая до человеческого уровня, провозглашала себя венцом творения и требовала соблюдения прав человека. Хотя, на самом деле, это был всего лишь недостроганный Буратино. Ещё очень далеко было хоть до какой-то минимальной полноты человеческого в человеке.

Ницше говорит нам: «Вот с ними-то мы, как раз, и имеем дело. С этими щепочками папы Карло, с отщепенцами, в буквальном смысле, отребьем, запасными частями человека, с отброшенными проектами. И думаем, а вот он новый человек. Вот он и есть, такой удивительный, гораздо проще скомпонованный, чем мы, потомки ветхого Адама». Но только, если мы проявим правильную идентификацию, мы поймём, как же можно разговаривать с этими проектами отдельных частей человека, которые всегда антропоморфные, человекообразные, но в подлинном смысле людьми не являются. В подлинном смысле это пробные экземпляры, которые как бы выпущены на освоение пространства, но вопрос о собственно человеке, который был бы достоин этого имени, пока на повестку дня не встаёт.

У Вознесенского есть такое четверостишие, подходящее к данному случаю, он пишет о первых появившихся предпринимателях: «Ты, пока что, рукопись для второго тома, если не получишься, я тебя сожгу». Примерно нечто подобное мог бы сказать и великий гончар или великий столяр. Пока это всего лишь стружки, болванки, заготовки. Если не получишься, я тебя выброшу под верстак. И вот эти отбросы, находящиеся под верстаком, удивительным образом скомпонованные и, в общем-то, похожие и содержащие минимальную целесообразность, и были приняты за новое человечество. За то самое удачно собранное. Без всяких отягощений, без бессознательного, без персонального тридевятого царства, живущие в одномерном мире. Очень может быть, что они и пригодятся именно в качестве комплектующих. Поскольку точно также ясно, что обновление органической телесности неизбежно.

Но дело в том, чтобы всё-таки проявить некую метафизическую прозорливость и вглядеться в тот всё ещё крутящийся гончарный круг и работающий демиургический станок. Не обращать внимания на летящие вокруг стружки, опилки, брусочки, хотя они были бы так легки и удивительны и вроде бы для них, этих человекообразных брусочков, всё идеальным образом создано и подогнано. И крошечный потолок возможностей, и крошечный уровень притязаний, и вся эта политкорректность, и отсутствие внутренней двойной-тройной жизни. Всё идеально подходит. Но, они — брусочки! Ничего тут не поделаешь.

И тут мы понимаем, какой должен быть критерий для нового человека. Даже не обязательно «ubermensch», не обязательно Сверхчеловека, а хотя бы того, который действительно был бы достоин этого имени. Может быть и, в самом деле нужно выбросить достаточное количество заготовок и неудачных вариантов. Не будем впадать в избыточную антропоморфность и некоторые определённые вещи неизбежны. Причём эти вещи не относятся к примитивной ситуативной этике, в форме толерантности или ещё в какой-то форме. Здесь абсолютно прав Пелевин, когда он говорит, что с течением некоторого времени скисшее добро ни чем не отличается от выдохшегося зла.

С эстетическими продуктами происходят более интересные приключения. Они хранятся дольше. Поскольку они по ту сторону добра и зла и могут пригодиться в любую эпоху.

И вот когда мы просто смотрим на такую важную вещь как полнота комплектации души, сохранность комплектации субъекта, мы понимаем, что это и есть поле потенциальной жизни для нового человека. Именно там он и может жить. Он, например, не может жить в том пространстве, где редуцированы все формы свободы, где запрещено громко смеяться, кричать, где запрещено использовать нецензурные выражения и массу запретов, которые мы сплошь и рядом обнаруживаем. Понимаем, с точки зрения элементарного какого-то ваганта средневековья, это чудовищно репрессивное общество, где запрещено всё, где надо ходить по стеночке, говорить очень тихо, очень политкорректно и высказывать любое из четырёх мнений. Они все пронумерованы. От одного до четырёх. А всё остальное варварство, фашизм и т.д. Если ты в эти крошечные пространства уложился, то вот ты действительно прекрасная стружечка, очень похожая, случайно упавшая со стола папы Карло, но ты в этом крошечном пространстве и живёшь.

«Ubermensch» и настоящий человек живут только в пространстве настоящей свободы, где иногда приходится себя преодолевать. Где иногда ты, как Макбет или король Лир, раздавший своё государство, можешь оказаться в чудовищной ситуации, но, по крайней мере, это всё позывные твоего внутреннего мира. Всё это некоторые параметры твоей свободы, где «сам чёрт — не брат», где многое, что не предсказуемо. Только в таком мире подобает обитать настоящему, вот этому принципиально новому человеку. Ему подобает обитать в мире, где он может быть присоединённым к важному для него метаперсональному расширению, потенциально глубокой интересной этнограмме, о которых мы говорим. Те же стикулы , которые мы в праве выбрать самостоятельно. Это важно трансперсональное решение, это то, что составляет саму суть комплектации на ряду с множественностью других измерений, на ряду с состоянием риска бытия, опасностью, на ряду со своими собственными персональными проектами, которые ты в праве вынашивать и не доверять решение своих важнейших вопросов каким- нибудь юристам, которые захватили власть.

Не доверять воспитание своих детей психоаналитикам, хотя они тоже захватили власть под видом социальных работников и т.д. Из всей этой тесной клетушки-комнатушки, где так хорошо живётся стружечкам, понятно, что воистину новый человек выходит в свой полномерный мир, в свою сложную комплектацию души, которая в значительной мере расположена по ту сторону добра и зла, в том числе и персональном тридевятом царстве. 

Именно так новый человек и осуществляет своё бытие, при этом вполне возможно, что что–то из заготовочек подойдёт в качестве неких комплектующих, элементов или операторов того подлинного пространства, которое он заселяет. Но принимать запасные части человека за нового человека, как такового, это самые грандиозные « обознатушки» в истории.

Александр Секацкий