Нуристанец

Он взошел на вершину горы и окинул взором своим окрестности. Внизу лежала плодородная долина с благоуханными садами, где тысячи лет селились его соплеменники.

На севере по глубокому ущелью бежала быстрая горная река, рокоча на камнях; на востоке высились поднебесные горы с заснеженными вершинами; на западе громоздились скалы – приют орлов; на юге извивалась дорога, ведущая из древней Кафирской земли во внешний мир, полный необычных вещей и явлений. Горец вскинул руки и восклицал:

— Хвала тебе, Имр, Творец всего сущего на свете. Ты объемлешь Вселенную, и нет такого уголка, куда не проникал бы твой испытующий взор. Милостив и всеблаг ты, Хозяин мира, и нет такого предмета на земле, которого не коснулся бы Ты своим дыханием. На разных языках по-разному величают Тебя народы. Мусульмане в белых чалмах зовут Тебя Аллахом. Рыжеволосые люди, пришедшие с Запада, именуют Тебя God. А суровый бородатый народ Севера окрестил Тебя Богом. За грядою гор, в Индии, Тебя нарекли Брахмой. Великое множество языков славит Творца. И нет предела владениям Твоим: на небесах рассыпал Ты звезды, словно тысячи светлячков; Ты горы воздвиг; Ты выбил из недр земных источники вод, питающие реки; Ты создал тысячи тварей; солнцем украсил Ты дневной небосвод, и Луне повелел совершать свой путь по ночному небу. И младших богов и духов сотворил Ты как посредников меж Собой и миром людей, возлюбленных созданий Твоих. Хвала Тебе, населивший небо, землю, воды и недра земные. Вовеки славен будь, Имр! И вспомяни меня хоть единожды, как я поминаю Тебя в молитвах моих.

Так глядел нуристанец в бездонную синеву небес, пологом раскинувшихся над горным краем. И дневное светило слепило его глаза, и припекало непокрытую голову. И задумался молящийся:

— А есть ли Имру дело до меня, ничтожного в сравнении с солнцем, которое столь велико, что из всех концов земли видится маленьким золотым блюдцем? И кто я в сравнении с горами, нависающими над благословенной долиной, где родился я и живу? И кто я в сравнении с рекой, несущей вспененные воды мимо моего селения? А кто я в сравнении с богами, пребывающими на вершинах, где велел поселиться им Главный средь богов? И кто я даже в сравнении с земными владыками – такими же, как и я, смертными людьми, состоящими из то же плоти и крови – я, простой возделыватель пашни и собиратель плодов? И что Имру до моих молитв? И зачем Имру снисходить до меня, моих просьб, моих желаний? Улетят они в бескрайнее небо как звук падающего с горы камня, как крик ястреба в вышине, как мычание овец, бредущих на водопой, как стук копыт коня одинокого всадника, скачущего к перевалам Гиндукуша. Так же растает отзвук слов моих.

И он печально преклонил голову к земле: «Зачем я Имру? Нужен ли я Богу? Я, столь малый в сравнении с громадностью мира?». И узрел он бегущего меж камней муравья.

Хлопотливое насекомое влекло за собой соломинку, значительно превосходившую его размерами. Шесть его ножек семенили по песку, и крохотные усы шевелились, осязая маленький уголок пространства перед ним. Глядя на муравья, задумался нуристанец:

— Как мал муравей в сравнении со мной! И своим крохотным умишком он, наверное, представляет меня божеством. Меня, который бесконечно ниже солнца, и гор, и ослепительных снегов, и рек, и водопадов; которого могут безнаказанно обидеть и сборщик податей, и сельский староста. Но я, столь малый в мире людей и песчинка пред ликом богов, возношусь над муравьем. И я пройду и не замечу его, и под башмаком моим найдет он свою кончину. А есть ведь, есть, наверное, существа, которые бесконечно меньше даже муравья, и он выглядит пред ними грозным, великим и несокрушимым.

Но и муравей – создание Имра, и до муравья Ему есть дело. — И нуристанец посадил насекомое на ладонь и поднял высоко – к небу, к свету:

— Да, сколь мал я пред Имром — меньше, чем предо мною муравей. Но и могущественный эмир мал пред ликом Божества, и царства малы, и горы, и равнины малы. И каждому творению своему предназначил Он удел на земле. И каждому дано свершить свой путь тропами земными. Смотрит Имр с небесных высот – и видит каждое творение свое. Он созерцает в единый миг море с бегущими по нему волею ветра и весел кораблями; и тучу, наползающую из-за гор; и подвесной мост, качающийся над горной рекой, когда путники проходят по нему; и фруктовый сад; и белый дворец в далеком Пешаваре; и орла, стремительно бросающегося с небес, чтобы схватить извивающуюся в камнях эфу; и отару овец, спускающихся по склону холма… И меня видит Он всякий день и всякий миг.

И, каким бы незначительным не был я в громадном мире, должен я без ропота и гнева, покорствуя воле Его, блюсти удел свой. Так предстоит мне исполнить то предназначение, которое определил Имр при моем рождении. Почитай заповеданное предками, не прекословь стоящим превыше тебя и не обижай тех, кто ниже, трудись, обихаживай дом свой и сад – и будешь всегда любезен Имру. Не соблазняйся, не кичись ни богатствами, ни почестями, но и не отвергай их, обуреваемый гордыней. Возблагодари Имра всякий раз, когда придет в твой дом большая или малая радость: ведь все, что ни делается в мире, рождено волей Имра, исторгнуто устами Его, сотворено руками Его. И, как муравей влачит свою соломинку, влачи и ты ношу забот твоих каждодневно. Ибо для этого послан ты в мир Творцом. Так исполни Его волю – и будешь вознагражден, малый человек.

И стоял он, такой крохотный на вершине горы, столь малой в сравнении с Землею, на коей высится вершина. И держал он на ладони ничтожнейшего муравья. И все они – и Земля, и гора, и человек, и муравей были бесконечно малы пред лицом Творца. Но объемлющему Вселенную Имру есть дело и до мельчайшего из созданий своих.
Так молись и веруй!

Между Гиндукушем и Памиром,
Где в горах грохочут водопады,
Продвигалось воинство эмира,
Не страшась ударов из засады.
Одолев суровое ущелье,
Гордый царь вступал в страну кафиров,
Где народы в гротах и пещерах
Молятся языческим кумирам.
Не сдержать кафирскими мечами
Беспощадный шквал свинца и стали.
С ледяных вершин глядел печально
Имр небесный – бог Кафиристана.
Может, сила божества ослабла
Или закатилась слава Имра?
Побеждают воины ислама
Под зеленым знаменем эмира…
Повторялись грозные эпохи,
Тяжелы как цепи и вериги.
Отступали племенные боги
Под напором мировых религий.
Грозные посланники Каабы,
Дети ветра, зноя и барханов,
Оскверняли воины-арабы
Храм огня в далеком Исфахане.
И не только вражеские орды
Капищам несли разор великий.
Скандинав бросал на дно фиорда
Одина, и Фрейю, и валькирий.
Непокорных беды настигали.
Славянин топил в реке Перуна.
Из урочищ гнали христиане
Кельтского рогатого Цернунна.
На руинах храма в нильской дельте
Египтянин безутешно плакал.
Не молиться Аполлону в Дельфах –
Там забит каменьями оракул.
Римляне не почитают Митру,
Сирия не помнит об Астарте.
А сегодня дух седого Имра
Покидает плоть священных статуй.
Сталь звенела. Падали кафиры.
По ступеням грубым кровь стекала.
И глумились воины эмира
Над гранитным телом истукана.
Все бродили в поисках сокровищ
Посреди обломков древних статуй.
Шелестом листвы в священной роще
Имр шептал: «Я, уходя, останусь.
Я останусь вышивке, в узоре
На коврах кафирских и одежде.
Эхом оглашать я буду горы,
Странствуя по кручам белоснежным.
Не страшны отныне плеть и плаха
Неофитам – подданным эмира.
Коль придется поминать Аллаха,
Мысленно взывай к владыке Имру.
Чтобы не забыл народ мой имя,
Я останусь в сказках и преданьях…»
И, превозмогая плач-рыданье,
Все кафиры вспоминали Имра.

Анатолий Беднов