Эcекюэль и Город Нигде

Роберт Риман «Ангел-квадрат»

Начало: Азазель

Часть 1. Италия

Тогда сказал Ягве Рафаэлю: «Свяжи Азазэля по рукам и ногам, и брось его во мрак: и сделай отверстие в пустыне, которая в Дудаэле, и брось его туда. И положи на него (отверстие) неотесанные и острые камни, и покрой его (Азазэля) мраком, и пусть он пребывает там вечно, и покрой лицо его, чтобы он не мог видеть света. И брось братьев-ангелов его в горы на Восток»…

(«Книга Еноха»)

Книга ангелов

Это было в центре Russia Ecumenica в Риме.
Где часами и даже годами в итальянской эмиграции протирал штаны наш великий режиссёр Андрей Арсеньевич Тарковский.
Это милейшее место с окнами в потолке и набором отменных икон: немного детских — эфиопских, русских, сирийских и даже редких несторианских. Там же отменная библиотека старинных церковных книг и географических атласов.
И среди завала иностранной литературы я отыскал великолепный альбом с картинками, повествующий о сокровенной комнате Ватикана. В зале том расположены удивительные фрески работы Боттичелли, изображающие события из знаменитой «Книги Еноха».
Где Бог-творец загоняет ангелов, возлюбивших дочерей человеческих, как у нас говорят — «в бетон и в землю». На иллюстрации в свойственной для художника манере разъярённый небожитель бросался ангелами будто гранатами.
Они разрывались, вклинивались в почву, в реки и горы и фиксировались в заповедных местах как иероглифы, как знаки предопределенных судЕб.
Старинные парсуны были настолько ярки и образны, так лаконично завершены, что я не мог встать — я сидел несколько часов, не шевелясь, завороженный чудесным зрелищем.
И только итальянский хранитель студии понимающе кивал, подливал сицилийского, бормотал что-то музейно-итальянское и уходил к церкви святой Анны обсудить с местным привратником своё — римско-народное.

Centro Russia Ecumenica

Я никогда не видел в творчестве Боттичелли ничего подобного. Вроде не было сих убийственных картин. Или были?
В определенный момент нашу галерею заполнили римские кардиналы и епископы албанской католической церкви. Их привели мои друзья — священник Павел Левушкан и писатель Изя Шамир. Мои друзья часто печалятся, что я зависну между мирами, очаруюсь от невероятного и невозможного, и не радуюсь жизни, не веселюсь, не кушаю римское мороженное.
Кардиналы и албанцы легко позвали на завтра в особый тайный музей Ватикана, неявленный туристам. Смотреть неизвестные фрески. Непрезентуемые обычно никому. В специальный секретный зал.
Воистину жизнь наша состоит из множества измерений, словно в квантовой теории мульти-миров Хьюго Эверетта. И часто достаточно зайти за поворот в стене — ииии-рраз — судьба раскрывается в квадрате, и в кубе, и — далее в заманчивом пентеракте. В тессеракте разрывается и в декеракте. Изумляет лишь: почему это именно у меня получается легко и просто?

Малая Сикстинская капелла

ИИИ-рраз и Исраэль Шамир с кардиналами открывают неизвестное никому творчество великого художника. Настолько неизвестное, что оно висит у всех перед самым носом — в сердце Рима и Ватикана.

Справа от Сикстинской капеллы, расписанной автором «Рождения Венеры», есть изукрашенная старинная дверь, что ведет в малую Сикстинскую капеллу, известную лишь надёжным, испытанным церковью людям. Их приводят в особые дни, когда Папа посчитает лично, сверясь со знаками звёзд, исчисляя по астрологическим медным своим таблицам и инструментам. Меня впустили вместе с Шамиром. И вроде бы обещался быть ещё один пассажир судьбы.
Свод у капеллы не расписан, Боттичелли так и не успел этого сделать, а будущие папы после Сикста договорились никого не приглашать, и сохранить помещение, как секретную комнату для суперконфеденциальных бесед. Потолок отливал серебром и странными уранагрофическими картами неизвестных созвездий в неисповедимых полушариях Земли. Но стены были не в пример потолку — именно что перенасыщены творениями великого Сандро:
И узрел я две прямоугольные фрески Боттичелли — «Заточение Азазеля» и «Заточение Эсекюэля». На одной картине Ягве в грозовых облаках молниеносным кулаком выбрасывает широкобёдрого ангела с опаленными крыльями в пустыню. Розовый Азазель падает в странную будто алхимическую смесь — в иссиня-голубое и золотое. Сквозь жилы барханов и струящегося песка в изображение будто бы протискивается лёд, великанский сгусток-снежок в виде сердца небесного цвета. Можно только представить сколько драгоценного восточного лазурита ушло у богомаза и его подмастерьев на этот иномирный лёд.
А на втором полотне Ягве бросает друга прекрасных доисторических дам, а также туч и облаков — брата Азазеля — ангела Эсекюэля в холодное горнее озеро. И тихие горы на своём инфразвуковом наречии поют строгую поминальную молитву гениальному существу, подарившему через женщин древним народам планеты искусство читать будущее по облакам.
Бронзовый, несколько кубический вестник, ангел-квадрат Эсекюэль, падая, пытается улыбаться (а брат его Азазель — падая плачет). Гений Боттичелли зафиксировал каждый штрих, каждый жестюэль ветхой битвы.

Ангелография Ага-хана

Скрипнула резная дверка. Кардиналы провели нового игрока мира сего (а также миров и иных-прочих). Ловца параллельных вселенных. Хитрый кардинал пригласил в сумрачную залу статного в годах джентльмена в отменном расшитом костюме.
Конечно я узнал его, но виду не поддал. О, да — это был бог во плоти. Знаменитый имам и король Ага-хан, духовный лидер шиитов семеричников. Согласно преданиям иранских мусульман-духовидцев — он — сбывшаяся надежда человечества — живущий среди нас живой пророк и практически бог. Да еще и светлейший князь Британской империи.
На четвертого Ага-хана (ага-ханам иногда приходится уходить на другую сторону Бытия, как людям, и меняться местами с избранными потомками) именем Карим — было смотреть очень приятно. Бесконечные занятия конным и лыжным спортом, искренняя любовь к нему женщин и подданных, разбросанных в разных уголках планеты, благотворительность, а также духовные практики увеличили возраст князя-пророка в разы.

Боттичелли. «Капелла Магна»

Он долго шептался с кардиналом о своём (в основном, как я понял о лиссабонских яхтах и сардинский белых лошадях), но когда имам внимательно взглянул на фрески, то лицо сиятельного князя-бога преобразилось. В нём пригрезилось что-то фараоновское, неземное. Глаза загорелись инопланетной мечтой. Он посмотрел на борьбу раскалённых песков и небесных снегов и проронил на итальянском фразу, но о чём — мне было хорошо ясно, он говорил о месте приземления великого ангела Азазеля, подарившего людям чудеса науки, повторившего чудо Прометея.
Ага-хан узрел место падения. По своим собственным знаниям, явно он бывал неоднократно в этих далёких местах. Итак, имам уточнил: Китай, Синьцзян. Пустыня Такла-Макан.
А у второй фрески с ангелом Эсекюэлем князь долго и не стоял. Он как-то посопел при взгляде на горы и ледники, на циклопические деревья и морозный блеск вод. «Это озеро Сейфул-Мулук в Пакистане. Когда-то мой дед Ага-хан Третий планировал создать там роскошный курорт в Британской Индии. Потом были войны Пакистана и Бхарата (Индии), потом много воды утекло. Но место сие я помню прекрасно. Это озеро моего детства. Я мальчиком бегал к его хрустальным волнам и шептался с Ним, просил: выйди, вернись, ты нужен-нужен нам всем!».
Выступление князя резко прервалось. Джентльмен стёр кардинальской салфеткой царскую слезу и резко вышел из запретной комнаты восвояси.
Потом ко мне подойдёт добрейший кардинал и расскажет странные вещи и истории, нахлынувшие на престарелого светлейшего имама. В них сам кардиналище ни черта не разбирался. Но это всё будет, как сказал бы Александр Галич, потом.
Из галереи надо было уходить, солнце зашло, а электричества здесь отродясь не держали. И я лишь повторяю странную тарабарщину, да, я знаю, что она мне очень пригодится и забыть её ни в коем случае нельзя: «Эзекюэль. Сейфуль-мулюк. Эзекюэль. Кашмир. Пакистан»…

Часть 2. Пакистан

И Азазэль обучил людей, как делать мечи, и ножи, и щиты, и нагрудные латы, ознакомил их с металлами земными и искусством их обработки, и с браслетами, и украшениями, и с применением сурьмы, и наложением краски на глаза, и со всеми видами драгоценных камней, и со всеми оттенками цветов. Семьяза научил колдовству, и как прививать деревья, Армарос – разрешению от магических чар, Баракийал – астрологии, Кокабэль – созвездиям, Эзекеэль – распознаванию облаков, Аракиэль – знамениям земли, Шамсиэль – знамениям солнца, и Сариэль – движению луны.

(Книга «Еноха»)

Горная болезнь

Поиски следов убиенных Ягве (или иными богами железного века) ангелов происходят в разных уголках Евразии по разным наводкам великих или юродивых людей. У нас была крепкая надежда на захваченный Пакистаном Кашмир. Говорят, что один из светлейших вестников, брат знаменитого Азазеля был сброшен меж гор Кашмира. На месте падения образовалось необыкновенной чистоты озеро.

Мы приехали в странный городок Наран, где у меня немедленно наступила горная болезнь. Я бродил, как ополоумевший лунатик между официантами в ресторане, где никогда не нальют ничего крепче чая. Перебрался в торговый тупичок, уходящий вниз под горку, удивительно неопрятный богооставленный торг под склон, наполненный орехами, коврами, нечистоплотными продавцами. Улочка из бульварных восточных романов.
А над базарами стояли европейские кемпинги, окружённые филигранно постриженным футбольным газоном. И там опять конечно же жил Зигмунд Фрейд. Ему было наверное 200 лет, он хорошо сохранился, престарелые немецкие и пенджабские бабы водили мэтра за руки.
Ночью в деревянном коттедже мне приснился калмыцкий шаман. Знахарь поздравил вашего покорного слугу с днем смерти, так же легко, как поздравляют с днём рождения. Горянка, ожидание неминуемой гибели, ориенталистские сказки, о, как всё это мы любим! Да ещё и обещанная встреча с ангелом. Иногда прекрасно так доживать до утра, приманивать сны и набивать ими явь, будто подушку пухом да перьями.

Потому я с радостью согласился отправиться ни свет не заря на магическое озеро Сейфул-Мулук, хотя спутники мои были хмуры и озабочены, и ехать никуда не желали. Дорогого стоило их убедить.

День смерти

Везли нас на открытой машине, напоминающей железную тележку для перевозки хлама. Или — прямо говоря — пакистанский катафалк. Мы вцепились в железные поручни сзади. А впереди радовалась встрече сладкая парочка: Дедушка с павлиньим пером в тюрбаньей голове, и его спутник, которого мы конечно же прозвали Бабушкой (в стиле стихов Гарика Осипова о Лимонове): он красил бороду хной, это был старый такой красавчик. Видимо из экономии (женщиной тут быть ни комильфо) давно сменивший пол пакистанский трансгендер. Но за этой переменой краснобородый не утратил жеманные и ласковые манеры. «Бабушка рядышком с дедушкой», — пели мы и хохотали так, что чуть не падали вниз в зияющие дыры и прорвы ущелий. Пакистанцы ни черта не понимали ни наш язык, ни наши шутки. Только, как кошки — выли и урчали. И злились.
Конечно же юмор это способ сохранить себя в непривычных омерзительных обстоятельствах.

Например на машине-катафалке на узенькой тропке, глядя вниз на серую пелену и на гигантские пирамидальные деревья третичного периода Земли. А разговор Павлина и Бабушки не мог не вызывать живейшего омерзения. Будто жаба миловалась с паучихой.

Славяно-Тюркско-Персидский альянс

Не по залам и по салонам
Темным платьям и пиджакам —
Я читаю стихи драконам,
Водопадам и облакам.
(Николай Гумилёв «Я и Вы»)

В минуте, в секунде, в доле секунды от верной гибели неимоверным образом обостряются мысли и чувства. Шестое чувство, седьмое, восьмое…
В ответ на мерзопакостную беседу Павлина и Бабушки, я начинаю пророчествовать своим спутникам — Шишкину и Серёдкину, а также растениям, лишайникам, горным пикам и небесным тварям. Это проповедь о метавселенных народов и культур. Итак:
Часто нашу идеологию — Евразийство — воспринимают, именно как альянс славян и тюрок, — говорю я спокойно глядя в тупые очи смерти и во все мировой бездны.
Опыт строительства Московского Царства, Османской Империи или современного Евразийского Союза будто бы показывает, что творцами этих грандиозных государственных проектов в основном выступали славянские и тюркские народы.

В алхимии есть два важнейших элемента — Меркурий и Сера. Славяне, как Меркурий и тюрки — словно огненная Сера. Они дополняют друг друга и формируют симбиоз, основанный на различиях. Но вспомним, что в алхимиии есть и третий элемент — Соль. И эту роль в новых объединительных проектах по праву должны играть представители великой персидской культуры.

И здесь незаменима идеология Скифства, которая утверждает, что и славяне и тюрки и многие персоязычные этносы воспринимают скифов-саков своими пращурами и первопредками. Скифство доказывает культурное и генетическое родство народов Евразии. На скифской и евразийской платформе мы предвидим грядущий славяно-тюркско-персидский альянс. Он способен решить множество экономических и геополитических проблем в регионе, отстоять духовное наследие наших народов.

Небо Белой Индии

Передвигаясь по невероятной кромешной дороге, мы машем руками встречным небесным кораблям, вкушаем утреннюю туманную кашу специальными черпаками. А по хребтам шагают великаны Белой индии и трещат с шафрановыми потоками световых шаров на древнем гортанном языке огнепоклонников.
Бежевые ледяные слоны везут на себе золотых змей и листы-унции отборного драгоценного света. И ещё много чего.
В верхушках Гималаев мерно, будто старинные часы стучат сердца ангелических городов.
Небесный кремль вмерз в ледяной архипелаг Европы и Ганимеда и висит под эфирным потолком, как сахарная люстра.
Под Звездой Святого Духа, отлично различимой кашмирским днём, над белой шапкой восьмитысячника Нанга Парбат реют мраморные города с ониксовыми башнями и домами из янтаря. Вокруг летали ангелы, словно разноцветные светила, украшая облака огнями иных миров. Небеса каждый час меняли колор.
Эту вершину еще называют Диамир, что означает «Гора Богов» или «Гора Ангелов».
Маяки ангелического Города Нигде над волшебной грядой вырабатывали 33 зари на дню. К медовым конькам и жёлтым трубам подлетали корабли и ссыпали в крыши золотые семена.
Иногда летающий город превращался в необыкновенной красоты детское лицо. И так ласково улыбался сверху. И только радужный, будто лазерный, разноцветный световой заяц пронизал тракт, хребты, пепельный Инд и наши сердца.

Друзья

Мир лишь луч от лика Друга
Всё иное тень Его…
(Николай Гумилёв «Соловьи на кипарисах)

Другом в шиитской мистической традиции именуют Бога, пророка-спасителя Махди или ангела.
Светильники в небесах пророчат о времени, когда КРАСИВЫЕ БОГИ ПРИЛЕТЯТ НА ЗЕМЛЮ НА ЛЕТУЧЕМ КОРАБЛЕ.

Андрей Верещагин «Летучий корабль»

Да, сверху нам салютовал затомис Персидской мета-цивилизации — ангелический небесный остров Хуркалья, он же — Город Нигде. Затомисами великий русский мистик Даниил Андреев именовал небесные страны, отвечающие за духовную жизнь суперэтноса, населённые святыми и вестниками.
Альянс уранических городов, вышних сил трёх миров России, Ирана и Турана. Небесного Кремля, Хуркальи и Юнкифа — вот великая цель скифов и евразийцев. Тонкая световая связь трёх небесных центров способна преобразить, оздоровить Евразию, украсить великий континент, вывести его из под влияния низковибрационных сил и смертельных звёзд.

Озеро ангела

Так и приехали на озеро, через перевал между четырёхтысячниками, припорошенными русским снежком.
Озеро было неописуемо чистым и ясным, будто концентрированный свет моей далёкой Родины. Тот Свет, что люди с птичьими головами отстаивают миллионы лет в алхимических ретортах размером с египетские пирамиды.
Будто брошенный великанами в землю топаз, упавший с Юпитера синий алмаз, или гигантоманский еремеевит озеро кричало, блестело, звенело, говорило здравствуйте, родные! Я долго мучилось, вас ожидая!

Плакать озеру было из-за чего. Не смотря на ранний час по берегам гуляли бомжеватого вида беззубые и больные местные жители. Они клянчили мелочь, справляли нужду, гадили и орали. Весь берег был завален гнилым и вонючим мусором: пакетами, кусками кожи животных, пластиком, рваниной.
Это было разительное несходство. Голубое облако озера, плывущее в молочном камне и копошащиеся у берегов люди-слепни и кровососы. И целый парк индийских нарядных лодок, напоминающих индейские же погребальные каноэ из фильма Джармуша «Мертвец». На таких безусловно увозят к иным берегам. Я храбро кидаюсь в корабль смерти, и прокажённый кормчий везёт к самому центру резервуара-ларимара!

Там в утреннем сиянии солнца блестит на песчаном дне нежное ангелическое лицо!
Пресветлый вестник там, где и был! Время не сотрёт, а смерть не унесёт, Тех, кто живёт вне этого времени и не подвластен смерти — чистых и благородных созданий не этого века и мира.
Эюекюэль из толщи водной и земной глядит вверх в гималайскую вышину и разгадывает облака. Ещё сто лет назад ему стало ясно, что мир меняется, и старые боги сгорают в кровавом закате войн и революций.
Но кто бы мог извлечь его ввысь к табунам сливовых лошадей, баранов и драконов? И унести в страну покрова небесных дев? Туда, куда он, не раздумывая прыгнул во время оное от гнева железных богов?
Хорошо, пусть это буду я, Эсекюэль — прыгай ко мне в шляпу, я увезу тебя на север, в степи лазурные, в цепи жемчужные.
Там расцветут новые орнаменты галактических туч, льняные лабиринты ангелических полей. Они распишутся одуванчиками новой космической весны, занесут бурями звёзд-на-ножках окна и двери русских городов!

Из пакистанской злобы, поклоняющейся по сию пору монотеистической воле давно покинувшего нашу вселенную бога-террориста, русские путешественники вынесли на руках светового короля волшебных облаков — замученного, промокшего, больного. Но живого, лёгкого, бога-выдумщика, бога кулинара воздушных манных каш.
Он принесёт людям дожди и розовые перья-трубы восходящих туч.
Он смеётся, как мальчишка, со свистом запуская в небо голубей размером с Курскую область!
Эзекюэль вернулся!
И будет всем счастье!

Домой!

Звезда города Нигде зовёт, предлагает увядший ойкумене сверхнаполненную жизнью сыворотку Иных миров.
Новых.
Небывалых.
И ангелический город Хуркалья вслед за нами летит на север, через очищающие дожди и грозы. Навстречу Небесному Кремлю.
Мы выполнили свою странную миссию.
Мы сманили в Москву за собой стаю бриллиантовых птиц.
Ангелы, гребцы Города Нигде поют сверху глухие потусторонние песни на давно исчезнувшем гортанном поэтическом языке.
Высочайшая гондола на восходе и закате окрашивается в цвет пяти солнц истории Человечества пурпурно-алым и голубым, и нефритом, и золотом, и серебром.
А сверху на нас льются дожди из лазурита.
Так ангелы плачут радостными слезами.
Я собираю горние слёзы,
И сплетаю для всех чётки…
А впереди несётся легчайший ангел Эсекюэль.
Улыбчивым квадратом. Смеётся-заливается на все Гималаи и весь Гиндукуш.
О, да — он принял форму скифского гиперкуба.
Белые ангелы-квадраты в воздухах радостно хохочат. А мясники-великаны режут облака, будто деликатесное голубое мраморное мясо.

Павел Зарифуллин