„Люди делятся на три вида: живых, мёртвых и тех, что ходят по морям.“
(Анахарсис)
Философия поэзии
Согласно философу Хайдеггеру, назначением, как поэзии, так и философии, является учреждение истины. Он именовал поэзию «сестрой философии».
Поэт без посредства логики обращается к феномену истины, напрямую — к субстанции космической правды, легко черпает и получает оттуда новые законы и знания для человечества и для своей страны. И в нашем достаточно лживом современном мире поэт предстает почти единственным носителем правды.
Ну а хорошие стихи являются лекарством ото лжи…
Красота и поэзия
Для поэта помимо абстрактной правды и лжи на первом месте стоит проблематика Красоты, и он является её главным носителем в этом подлунном мире. Ведь без Красоты не бывает ни правды, ни истины, не философии и не математики. И статус песнопевца, менестреля связан именно с Красотой. Если он ею обладает, может ею оперировать, приносить её в наш мир, или находить в нём — значит он поэт великий. Можно им заслуженно восхищаться. Поэт получает большую заглавную букву в своём слове и становится (возможно) самым важным субъектом на белом свете.
Но давайте разберёмся, а где он Красоту достаёт? И где она изначально находится? На «нашем шаре» или вне его? Если вне, то поэт безусловно прощается с миром философии, потому что философия оперирует Миром Сим, изучает то, что находится здесь.
Надсоциальный и высокий стратификационный статус стихослагателя в русской литературе объясняется его способностью пребывать в разных мирах и черпать там флаконы правды истинного видения мира. Поэт, словно шаман, готов проваливаться «в ледяные чёрные дыры, в окна параллельного мира» (Так говорил Башлачёв). И доставать Оттуда Красоту, приносить её Сюда.
Я попробую объяснить метафорически этот парадокс двумя треками.
Для начала прослушаем интересный нидерландский ансамбль «Pekel». Они исполняют в том числе старинные песни голландских моряков. А ведь как говорил прекрасный поморский писатель Николай Теребихин: «Море тот божественный мрак, который открывает для русского человека последние вопросы бытия».
Oost west, thuis best
Cafe van het schipperskwartier
Oost west, thuis best
Nergens mooier dan hier
Прошу прощение за мой голландский. В песне поётся о шкипере, который много раз тонул, но выплывал. Он возвращается в Нидерланды, в кафе капитанов, в моряцкий кабачок. Там его поджидает деревянный клавесин, и шкипер исполняет разные песни в стиле мультфильма про пиратов «Остров сокровищ» Давида Черкасского. И сказывает невероятные истории, как плавал с китами, как солнце вставало с другой стороны — не с Востока, а с Запада. Как он побывал в потусторонних морях. И заканчивает песни о подвигах фразой:
«Нигде нет такой Красоты, как Здесь».
Правда конец песни печален. Шкипер Гарри умер и стал, как «дверной гвоздь». И замолчал старинный клавесин.
Het is stil in ‘t cafe, met uitzicht op zee
Want Harrie is dood als een pier
Geen zeeman die hier nog z’n gage verbrast
Voorgoed zwijgt het schippersklavier…
В кафе тихо, с видом на море
Потому что Гарри мертв, как дверной гвоздь
Нет моряка, который зря тратит здесь свою зарплату
Клавиатура шкипера молчит навсегда …
В гостях хорошо, а дома лучше. Nergens mooier dan hier («Нет ничего красивее чем здесь»). Запомним эту фразу.
Красота Там
Но есть и иная идея: что Красота есть только где-то Там. Её великолепно сформулировал поэт Борис Даев, я думаю все вы знаете эту песню. Её изумительно исполнил Александр Вертинский.
Матросы мне пели про остров,
Где растет голубой тюльпан.
Он большим отличается ростом —
Он огромный и злой великан.
А я пил горькое пиво,
Улыбаясь глубиной души, —
Так редко поют красиво
В нашей земной глуши.
Даев, а вслед за ним Вертинский утверждают, что красиво петь могут Не-Здесь. А «здесь» — очень редко. Описывая приключения моряков и страдания поэта в приморской харчевне, в этом «schipperskwartier» авторы делают смелое заявление:
Я больше не буду поэтом, я в море хочу уплыть!
Зачем он хочет уплыть? Конечно же за Красотой, от отсутствия которой в «земной глуши» страдает поэтическая душа. Это вторая точка зрения на наличие-отсутствие субстанции Красоты в Мире Сем. Первую мы послушали в исполнении группы «Пекел»: «нигде нет такой Красоты, как Здесь». Мнение русских эмигрантов отличается от утверждения голландских моряков: «Красоты нет, она крайне редка. Даже не надейтесь её увидеть и услыхать»…
Что напоминает строку Николая Гумилёва: «Понял теперь я, что наша свобода только Оттуда бьющий Свет». Красота в данной оптике видится иномирным, инопланетным, метафизическим явлением, которые обыватели или философы уже отследить не могут — ведь они-то Здесь! А надо становиться шаманами или моряками и бросаться в «божественный мрак» моря, дабы Красоту найти.
И вас будут ждать архипелаги смерти. Я как исследователь сакральной географии объехал множество странных островов, связанных со строительством в разные времена российского флота: Свеаборг, Кронштадт, Шлиссельбург, Соловки или Свияжск. Находиться там физически невыносимо. Это всё места публичных казней, тюрем, сумасшедших домов, подавленных восстаний, цареубийств, кладбища погибших кораблей. Это чудовищные локации с низковибрационной энергией. Места надо излечивать, ставить там больше церквей и священных знаков, чтобы постепенно тяжёлая энергия в разные стороны уходила.
Поэтому заявление «Я больше не буду поэтом, я в море хочу уплыть!», — пахнет смертью. Его мог бы произнести Маяковский перед самоубийством. В нашей сухопутной стране в царской России, крестьян, мобилизованных во флот, назад уже не ждали. И когда они Россию наводнили в 1917 году, матросы вернулись, как «ожившие мертвецы» и «весёлые покойники», вынырнувшие из бездны. В ней они преобразились, мутировали и в Революцию захватили страну. С одной стороны экипаж «Авроры», а с другой адмирал Колчак — выжившие в страшной Цусимском битве.
Моряки-мертвяки, которым завидует Вертинский легко «ходят» в страну нездешней Красоты.
Мелькали вокруг чьи-то лица,
Гитара уплыла вдаль.
Матросы запели про птицу,
Которой несчастных жаль.
У ней стеклянные перья
И слуга, — седой попугай…
Она открывает двери
Матросам попавшим в рай!
Вскрывается следующий уровень По-Ту-Сторону-Смерти — эпоха Любви. Проявляется чудо-женщина, сопоставимая с Царевной-Лебедь и с Девушкой-Из-Нагасаки. И зазывает в совершенно иные области Любви и Красоты. И дарит Любовь и чаемую Красоту, которой у нас нет на нашей территории. Моряки, шаманы, поэты её забирают. И приносят в Мир Сей и нам оставляют. И Красотой, красивыми богами, феноменами разбрасываются.
Герой голландского стихотворения, бесстрашный шкипер тоже Красоту сюда притащил в нашу юдоль. Китовое сияние перевёрнутого солнца. И счастье было с ним, пока моряк его не растратил, не истончился и не превратился в дверной гвоздь.
Получается, что поэт, моряк, вестник — это главный субъект нашего мира, без которого Мир Сей существовать не может. Без Красоты мы печалимся, пропадаем, разваливаемся, превращаемся в труху. А Мир Сей растекается в кисель. И вновь поэт-шаман приносит Красоту, и пока он Здесь — мир есть. Значит Универсум и существует, вертится вокруг вестника. Он жив покуда играет шкиперский клавесин, и матросы продолжают петь красиво для нашей земной глуши. Поэт и есть «Красота, которая Здесь» — вот абсолютная правда, к которой мы призываем. Потому — люди, несущие Красоту и утверждающие Красоту являются истинным золотом нашей планеты.
Сердце-корабль
Гумилёв утверждал, что поэтический статус соотносится со сверхчеловеческими способностями, связанными с умением работать с собственным «богатым сердцем», в котором гнездятся небесные знаки:
Не знал я, что в сердце так много
Созвездий слепящих таких,
Чтоб вымолить счастье у Бога
Для глаз говорящих твоих.
Зачем и куда плывёт поэт мы более-менее выяснили. У поэта-шамана заканчивается энергия Красоты и антигравитация. Он перестает петь красиво, транслировать сюда иномирный интервал. Тогда нужно в море уплыть и «в подземных огненных странах к небесам врата отыскать».
Но на чём он в сих потусторонних морях «ходит»?
Пробуждённое в поэтическом озарении сердце превращается в корабль, способный унести своего кормчего в безбрежные дали. Именно через «сердечный логос» можно понять наше местное глобальное учение — русский космизм. Ведь через сердечный «шаттл» можно пристать к любым планетам и берегам. Лучше всего раскрыли эту метафору два великих поэта по обе стороны океана — американец Говард Лавкрафт и русский помор Николай Клюев. В рассказе «Белый корабль» Лавкрафт описывает процесс то ли мистического путешествия то ли «умной молитвы» молчальников-исихастов.
Смотритель маяка (а маяки суть старинные образы одиночества и печали) по лунной дорожке, ведомый синей птицей, спускается к причалившему неизвестно откуда Белому кораблю. Любопытно, что корабль гребной и гребцы бьют вёслами по морю в ритме своих собственных сердец, а также сердец всех живых существ этой галактики. Что напоминает схождение ума через дыхание (по морским волнам) в сердце-ладью. Что унесёт пассажира-духовидца в далёкие эмпиреи экзопланет.
Не кляните ж, ученые люди,
Вербу, воск и голубку-кутью –
В них мятеж и раздумье о чуде
Уподобить жизнь кораблю,
Чтоб не сгибнуть в глухих океанах,
А цвести, пламенеть и питать,
И в подземных, огненных странах
К небесам врата отыскать.
(Николай Клюев)
Лавкрафт и Клюев фиксируют, как с помощью пробуждённого сердца можно заглянуть в самые невероятные уголки нашего и иных миров, узреть в космической ночи «солнечных камбал стада».
Но сходным образом возникло мышление русского космизма и идея «всеединства мира». Они проявились из сердечных медитаций и в поэтических озарениях Золотого и Серебряного веков русской литературы. Ведь для пробуждённого сердца, как для скачущего по степи скифа, в мире не существует границ и окоёмов… Синие двери и блаженные страны и райские звёзды открыты, как комнаты собственного дома…
Корабль царевича света
Расскажу о своём собственном путешествии на сердце-корабле. Мало именоваться поэтом и красным шаманом. Надо действовать, участвовать в планетарных экспедициях на земле и в собственном теле и духе, искать след нездешних животных и невероятных сокровищ.
Я представил сердце в виде золотой шхуны и перенёс в неё сознание, будто тюки с провизией и водой.
В моей медитации галера на румбе двинулась к сияющей голубой звезде, а колора мяты сверхновая осталась за кормой. В прекрасном сапфировом «стошаре» все гребцы обрели хрустальные тела, галера долго вращалась, издавая глубокие, тягучие как патока приятные звуки. На корме в кресле сидел малыш — истинный капитан корабля, ребёнок на троне, он играл с бурями и ураганами и показывал направление хрустальным гребцам. Мы проплывали мимо смертельных скал, на которых стояли свинцовые форты и циклопические готические соборы, заброшенные и пустые, заваленные снегом будто древние антарктические города. Малыш-кормчий провозглашал городам, дуя в раковину, наступающую космическую весну. Скалы расцветали лишайниками всех оттенков радуги, а соборы наполнялись птицами, и триллионы солнц полыхали над окоёмом.
Нашу вёсельную посудину возносило к фиолетовому пульсару в высших небесах. Он пылал и переворачивался, будто нейтронная звезда великанских размеров… На поверку пульсар оказывался закрывающим все мыслимые горизонты бытия многоглазым и многокрылым пурпурным ангелом. Потом мы падали в океанические провалы. Король света охотился в бездне на чёрных кракенов, играл с щупальцами тварей и хохотал на тысячи сфер. Но вдруг корабль начинал катиться по золотым пескам, весело маневрировал красно-оранжевыми барханами.
Спустя столетия плавания на полюсе мира прямо по курсу взошла белая ослепительная звезда, и неожиданно легко открылись небесные врата. Так началась новая поэтическая эпоха любви.
Что это было? Возможно путешествие по чакрам моего тела с открытием же чакр — всех и сразу. А может быть вояж в иные миры к иным планетным и звездным системам.
Я встаю полный сил и машу рукой маленькому капитану моего корабля и его отменным хрустальным гребцам. Ночь бежит, и наступает новый день, поэтам пора привыкать жить при белом свете звезды-сверчка шириной с галактику.
Nergens mooier dan hier
Нынче поэты задвинуты в Мире Сем, но они же единственные персонажи, способные его облагородить и воскресить. Чем меньше значение поэта в обществе, тем больше у общества проблем и неуверенности в завтрашнем дне.
Особенность человеческой популяции — постоянно сворачиваться в тяжелый низковибрационный блин. Высокие энергии, дивные цвета сезонов, гармонию сфер человечество отлично умеет превращать в труху. Брать высокую вибрацию и приземлять её. Это удивительная особенность социума. Во втором законе термодинамики современный социум больше всего похож на тепловую смерть.
И человечество давно бы себя перемололо если бы не поэты. Они отвечают за сохранение популяции, обращаются к иным мирам через медиатор сердца. Распрямляют, вытягивают Универсум с помощью высоких вибраций своих стихов, берущих начало в высших сферах мироздания. Они заносят в Мир Сей — Красоту. Видя цвета, чувствуя запахи, общаясь со зверьми и звёздами через сердце, выписывая строфы, мгновенно постигая вселенную, переводя интуитивный сердечный язык через образы и метафоры. Поэты — наши спасители, параклеты, врачи.
Поэты лучше для свежей будущей эпохи приспособлены, они могут быть и Здесь и Там. И приносить Красоту Оттуда, главную вещь, которой нам Здесь не хватает. Мир жив, когда в мире живёт поэт.
Как точно сказала москвичка Ольга Седакова: «Солнце светит — пока лодка летит». Пока ходят на звёзды сердца-корабли. Ведь смысл мира — это Красота. А поэт ее великий носитель и подвижник, несущий правду, заклинания любви и невероятные рассказы.
Пока поэт здесь —
Нет ничего красивее чем здесь.
Нехенс мойе дан хир!
Так и я скажу:
мне никто никогда не верил,
и ты не поверишь,
пока лодка летит,
солнце светит
и в сапфире играет
небесная радость.
Павел Зарифуллин
Поэты и писатели Павел ЗАРИФУЛЛИН, Захар ПРИЛЕПИН и Олег ШИШКИН в рамках лекториума «Белая Индия» во МХАТ им. Горького рассказали о предназначении и особой миссии Поэта в современной России и в мире
