Написать про Маяковского меня побудил спектакль «Маяковский идет за сахаром», я сидела в первом ряду и конечно же вовлеклась в спектакль как в расстановку. Стала свидетелем его самоубийства и захотела разобраться. В спектакле Маяковского играл веселый молодой актер Владимир Гуськов и та причина самоубийства, которая обыгрывалась в пьесе как основная показалась мне недостаточной для того, чтобы такая мощная фигура «железного человека», а именно так я воспринимала поэта через его творчество, решилась реализовать суицид.
Причинами самоубийства в пьесе обозначаются разногласия с властью, провал его итоговой выставки «20 лет работы», куда не пришел никто из партийных и травля поэта в печати лозунгами «Маяковский исписался».
Но если копнуть поглубже, и посмотреть на ситуацию глазами аддиктолога, то станет понятно, что Маяковский был очень болен, у него было несколько несовместимых с жизнью зависимостей — алкогольная зависимость, лудомания — зависимость от азартных игр и любовная зависимость. А если посмотреть глазами психиатра, то, смею предположить, что нынче ему поставили бы психиатрический диагноз — ОКР (обцессивно-компульсивное расстройство).
Когда Маяковскому было 13 лет умер, уколов палец иголкой, любимый им отец. В дальнейшем Маяковский очень боялся булавок и иголок, носил перчатки, тщательно мыл руки и был крайне брезглив. Опыт потери и смерти близкого человека навсегда породили в нем разъедающий душу страх. Его гротескная агрессивная манера стихосложения — это защита, гиперкомпенсация. Чтобы было не так страшно, нужна ярость, много ярости. От отца-лесничего Маяковский унаследовал имя, любовь к животным и частые резкие перепады настроения, которые оказывали влияние на его психику и физиологические процессы. Он определенно обладал истерическими чертами характера, мог чувствовать себя ненужным и крайне огорчаться из-за пустяков и, вдруг, через минуту становился чрезвычайно весел, он был брезглив и одновременно подбирал бездомных животных.
Он был как оголенный провод и жизненные ситуации воспринимал гипертрофировано, для него не существовало спокойного ровного состояния. Его не то что бы раскачивало на эмоциональных качелях, его штормило. На сегодняшний день такие особенности физиологии и психики лечатся медикаментозно. Но тогда Маяковский занимался как мог самолечением, и пытался «обезболиться» шампанским, женщинами, игроманией, падая в смертельные циклы боли и удовольствия.
Современники признавали, что Маяковский страдал лудоманией последние 5-7 лет до суицидального эпизода. Кроме регулярной игры в покер, тяга к игре как к способу почувствовать, что мир можно контролировать, выражалась в игре с трамвайными билетами, в угадывании количества шагов до видимых предметов, в спорах о том, сколько строк на странице в книге. Он был суеверен, придумывал разные ритуалы, снижающие постоянную тревожность, которую можно считать по его испуганному взгляду, который он прятал под «сурово» насупленными бровями.
Стихи последних лет жизни Маяковского пропитаны ненавистью с большой буквы как ядом. Он пил этот яд, и не мог остановиться. Если анализировать творчество Маяковского, движение в смерть началось гораздо раньше, после разлада с Лилей Брик в 1922 году. Поэма «Про это» — поэма не про любовь, а про ненависть, невыносимость, невозможность, безнадежность, страх, отчаяние. Все гипертрофированно, все жутко. Маяковский очень четко описал, как чувствует себя больной обцессивно-компульсивным расстройством.
Боли и психоэмоциональных потрясений в конце жизни Маяковского было очень много, и недоступные женщины — Лиля Брик и Вероника Полонская (Норкочка, как называл ее Маяковский), которые манили и отвергали его, и отчуждение от литературного сообщества, жестокая критика его творчества в прессе. За два дня до смерти на встрече поэта с читателями его обсвистали. На современном языке можно сказать, что Маяковского «забуллили» и «отменили», стерли из политической, личной, социальной и культурной жизни. Да, он слишком яростно критиковал алкоголизм пролетариев, льстивых бюрократов, протекционизм, партийных, что читают одно и тоже по бумажкам, осуждал и боялся начавшихся уже тогда расстрелов.
В феврале Лиля Брик вместе с мужем Осипом Бриком уехали в Европу, Маяковский остался в Союзе, ему было отказано в визе для заграничных поездок. Двадцатилетняя Вероника Полонская не решилась уйти от мужа и отказалась покидать театр, на чем крайне настаивал Маяковский. Это было последней каплей — жизнь отказывалась подчиняться воле поэта. Парадоксально, но он был готов к этому, он готовился к «прыжку в будущее» уже много лет, последние его пьесы «Баня» и «Клоп», где главных героев вырывают из реальности и выбрасывают в будущее, в 2030-й год, кстати, на сто лет вперед.
14 апреля 1930 года он застрелился у себя дома, как только Полонская вышла от него, она торопилась на репетицию в театр и к мужу. В его комнате нашли записку, которая начиналась словами: «Ко всем. В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил. Мама, сестры и товарищи, простите — это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет…». Эта записка, вероятно, впоследствие спасла жизнь «вдове Маяковского» Лиле Брик. Она пережила годы репрессий, хотя за связи с опальными сотрудниками Московского ЧК-ОГПУ, ее должны были расстрелять.
Маяковский умер от эмоционального пике в следствие крушения его идеалов, крушения его надежд, его жизненного сценария. Он мог жить только тогда, когда ушла бы от мужа к Маяковскому и бросила ради него театр Нора, когда Лиля вернулась бы из Европы и поставила поэта на первое место в своей жизни, когда его пьесы «Баня» и «Клоп» собрали бы аншлаги и были поняты и приняты публикой, когда к его критике прислушались бы руководители государства, а сам он тем временем задавал бы вектор развития советской литературы и общества. Но, жизнь распорядилась иначе, и Маяковский этого жизни не простил, он был уже слишком болен.
Удивительно, что никто из его окружения не предложил ему пройти лечение к психиатрической клинике, вообще обратиться за помощью к врачам. Да, я думаю, он и сам бы не согласился. Кому был нужен спокойный и здоровый Маяковский? Он был не нужен даже самому Маяковскому.
Анна Королевская
