Падение небесного союза

Сложно, почти невозможно писать о последней чеченской войне. По меткому выражению Германа Садулаева «у этой войны не было истории. У неё было телевидение». Точно так же как в визуализации действует принцип «человек видит лишь то, что он привык видеть», в осознании происходящего человек понимает лишь то, о чём информирован. Контроль над источниками информации даёт тотальную власть над сознанием.

В романе «Шалинский рейд» превосходно показано как люди, догадавшиеся, что ими манипулируют, превращаются в новых затворников, откликающихся скорее на внутренний голос, чем на сигналы, поступающие извне. Радикальный выбор, ставящий бойцов сопротивления в один ряд с носителями традиционных аскетических систем. В Республике Ичкерия конца 1990-х этот выбор назывался так же как в Индии в эпоху Сиддхартхи Гаутамы, так же как во времена протопопа Аввакума и староверческих согласов: уйти в лес.

Путь через лес

«…это метафора, – поясняет Тамерлан, герой, от лица которого ведётся повествование. – Это такая же метафора, как «подполье», – не всегда подпольщики прячутся в подвалах, они могут жить и на чердаках и даже в обычных домах и квартирах. То же и наш «лес»».

Тамерлан, готовился к другой жизни. Он окончил престижный вуз в Ленинграде, чтобы вернуться в родное Шали квалифицированным юристом. Однако, пока он получал знания, произошло слишком многое: перестройка, распад Союза, провозглашение независимости Ичкерией. Затем грянула первая чеченская война, и Тамерлан снова отложил свой приезд. А потом он всё-таки вернулся к родителям – отцу чеченцу и матери русской – никому не нужный в дрейфующей к шариату стране.

Работа по специальности, нормальный карьерный рост больше невозможны и герой-рассказчик незаметно сосредотачивается на своей духовной жизни.

Тамерлан входит в сословие воинов, куда его посвящает двоюродный дядя Лечи, взявший молодого человека на службу в органы внутренних дел Ичкерии. Бывший вор-рецидивист, став гарантом правопорядка в родном Шали, благодаря высокому личному авторитету, Лечи кажется выпускнику престижного вуза, примитивным, поначалу даже конформным. Вплоть до его совета племяннику засвидетельствовать приверженность исламу, чтоб избежать наездов со стороны управленцев-ваххабитов.

Процедура обрезания и чтения шахады меняет Тамерлана. Совершенно нежданно для себя он открывает ещё один источник Света. (Первый – любовь к единственной избраннице, момент зарождения которой Тамерлан периодически вспоминает.) После исповедания веры для него высвечиваются «дополнительные измерения» и в окружающей среде и, конечно, в дяде Лечи.

Дядя (который во многих традициях должен духовно наставлять мальчика, в то время как отец даёт ему обычное воспитание) очаровывает Тамерлана магией оружия. Лечи учит племянника помогать ему на заданиях, опекает после шока от первой пролитой крови, готовит к самостоятельным операциям. Исполняется мечта отца героя (разжалованного работника советской номенклатуры): его сын приобретает в новой ичкерийской реальности достаточно высокий статус. Промышленность, образование, здравоохранение дышат на ладан, социально вырасти можно лишь в силовых структурах и, отчасти, в коммерции. Мечты о детях всегда сбываются, хотя родители не ведают, какой оборот мечты сии примут. Отец выгоняет новоиспечённого замначальника шалинского департамента госбезопасности из дома…

Вторым этапом посвящения становится встреча Тамерлана и его будущей «инкарнации», Артура. Молодой паренёк, «девственник войны», делается для Тамерлана учителем. Видя, как Артур отрешённо совершает намаз, слушая его прочувствованные рассказы о чеченском Ганди, суфии Канта-Хаджи Кишиеве, Тамерлан постигает, сколь далеко может зайти человек в своей верности правде. Он также предчувствует, что эта верность в лучшем случае оканчивается смертью, а в худшем чем-то ещё более жутким. Артур гибнет, не успев применить, подаренный ему Тамерланом АКМ, выпав из «калачакры» войны, где владение оружием неизбежно порождает кровь. Став преемником Артура, Тамерлан переживает две смерти, а верность внутреннему свету приводит его к самому страшному, что только может совершить воин – предательству.

Третьей встречей, которая окончательно структурирует Тамерлана, является знакомство с Тимуром. Неискушённый читатель может подумать, что вторым «я» Тамерлана в книге выступает Артур, по паспорту которого Тамерлан продолжает жить после смерти юноши. Однако Артур с его рассказами о Канта-Хаджи и небесной чистотой, становится для Тамерлана подобием шейха. Нисбат [1] с Артуром, в итоге, подводит Тамерлана к роковому решению, переломившему, согласно сюжету, ход Второй чеченской.

Отношения Тамерлана и Тимура принципиально иные. Это не старший и младший, не шейх и мюрид. В истории имена Тимура и Тамерлана принадлежали одному человеку, великому эмиру. Поэтому Тимура следует рассматривать как зеркальное отражение Тамерлана. В этом убеждают трагические судьбы возлюбленных обоих воинов. Свято веря в то, что лишь он, наполовину русский, может испытывать смешную для горца слабость к подснежникам, Тамерлан вдруг узнаёт, что не одинок. То, о чём он только мечтал, – подарить цветы девушке, – Тимур (чистокровный нохчи) осуществил ещё в школе. Знакомство с Тимуром уверяет Тамерлана, что «войну до последнего чеченца» нужно не просто отвергнуть внутренне, её следует пресечь раз и навсегда.

С честью выдержав все испытания, Тамерлан так и не обретает кристальной ясности бытия, которой вознаграждались усилия в традиционном посвятительном цикле. Ему больше некуда расти: он извлёк из войны все уроки, которые только может извлечь человек, открытый высшей правде. И тогда Тамерлан совершает абсолютно оправданный с точки зрения воина поступок – убивает саму войну.

Войны в Чечне не было

Правда, по ходу сюжета Рассказчика постоянно одолевают сомнения: действительно ли в Чечне идёт война или то, что там происходит, называется по-другому? Здесь не грех вспомнить риторический вопрос философа-структуралиста Жана Бодрийяра, который тот задал мировому сообществу в 1991 году. Накануне военных действий в Ираке, Бодрийяр напечатал статью «Идёт ли война в Заливе?». Вслед за началом боевых действий философ вынес отрицательный вердикт: «Войны в Заливе не было». Тогда демонстрация интеллектуальной мощи постмодернизма многих ввела в ступор. Сегодня после 11 сентября и Второй чеченской (которую вряд ли кто-то, кроме лиц «при исполнении», считает завершённой), любой обыватель, никогда не слыхавший о Бодрийяре и Делёзе, объяснит, о чём речь.

То, что мы наблюдаем, где иногда участвуем, больше не является войной в классическом смысле. Это тотальный информационный наркоз, эффект которого заключается в том, чтобы не допустить восстановления связи между означаемым и означающим. Жертвоприношение не должно называться жертвой; совершенно не обязательно пытаться уничтожить противника – можно застрелить первого встречного, объявив его врагом постфактум; солдат, даже если он давно превратился в душегуба, скорее будет уничтожен, чем ему позволят разоблачить свою истинную природу.

Фигура Рассказчика

Чтобы понять, почему Садулаев предпочитает те или иные факты и фактуры, нужно учитывать цель, которую он преследует: восстановление разорванных смысловых связей. Некоторые фрагменты его романа коробят чеченцев (причём придерживающихся диаметрально противоположных убеждений), другие вызывают бурю эмоций у русских, третьи вряд ли заставят восторгаться блюстителей «общечеловеческих ценностей»:

«— Лечи, я никогда не любил чеченцев. Мне они не нравятся. Все детство меня обзывали мечигом и русским. Они дикие люди. И, хотя я сам по крови отца чеченец, хотя это мой народ — я не люблю чеченцев.

Дядя нисколько не удивился моему признанию.

— А кто их любит? Никто не любит чеченцев. Даже сами чеченцы не любят чеченцев. Знаешь, что сказал генерал Дудаев? Он сказал: в этой войне на поле боя сойдутся два самых грязных народа во Вселенной — чеченцы и русские. Бехумш, вот как он сказал. Это от корня “грязь”, и еще это значит “змеи”. Змей считают самыми скверными существами. Ты можешь сколько угодно кормить и ласкать змею, все равно она тебя ужалит, просто так. Такие люди чеченцы: злые, жестокие. И русские такие же. Только еще и трусливые. Поэтому они собираются большими толпами, целыми дивизиями, и убивают просто так, потому что боятся.

— И что же, все люди плохие?

— Все люди плохие. Все народы. Есть только один хороший народ — это евреи. У меня на зоне был один товарищ, еврей. Честный человек. Настоящий, правильный вор. Остальные были подонки, все. Суки. И русские, и земляки-чеченцы, и татары, и молдаване — все сволочи».

Ну, кому такие откровения по нраву?

В этих условиях выбор Рассказчика и его интонации приобретают небывалую остроту. Интерес к современной прозе, во многом поддерживается за счёт ввода новых рассказчиков. Это и «передача микрофона» неодушевлённым предметам или животным, это и приобщение к экзотическим языковым пластам (диалектам, профессиональному сленгу), к незаезженному образу мыслей. Сделав Рассказчиком получеченца-полурусского, усвоившего как советские, так и отчасти европейские нормы поведения, а затем вернувшегося в родное село Шали, Садулаев избрал оптимальный вариант. Если помнить о том, что роман относится к реалистическому направлению.

Чтобы осветить недолгий период чеченской независимости, мало занимать одну точку зрения, требуется как минимум пять идентичностей: советская, чеченская, российская, исламская, европейская. Тамерлан таков, и введение подобного Нарратора в русскую литературу достойно внимания само по себе.

Однако для нарратива, который Садулаев озвучивает с помощью Тамерлана, мало и этого. Вот почему личность Рассказчика за время повествования трижды мутирует. Всё это не вычурности, не прихоти. Вероятно, только таким способом, и можно, сохранив психологическую достоверность, вложить в уста Рассказчику те слова, которые он произносит, и подвести его к тем действиям, которые совершает. Добился ли Садулаев выполнения своей задачи, судить трудно. Кто может выносить суждения об успехе или неуспехе этого опыта?..

Рассказчик Садулаева, это, естественно, не автор, но это и не типичный персонаж. Он сверхуникален. Это филологическое подкрепление значимости намерений Германа Садулаева, который задаёт чрезвычайно высокий ценз для диалога с собой как с писателем и свидетелем истории. Попытки каким-то образом обойти этот ценз обречены на провал.

Дешифрующие контексты

Кто же тогда является адресатом авторского послания? Ответ на этот вопрос прояснил бы многое. Предложим свою версию.

Роман отрицает все опознанные Садулаевым пропагандистские мифы, распространявшиеся в течение двух войн с Ичкерией. Для того, чтобы «выявить их и обезвредить», автор накладывает на реальность дешифрующие контексты. Их несколько: психоанализ, психология детства, греческая мифология, тот же структурализм, юриспруденция, история войн.

Тому, кто склонен воспринимать хотя бы часть пропаганды некритически, лучше отложить «Шалинский рейд» далеко и надолго. Читателям такого рода автор предоставляет, что называется, свободный коридор. Для потребителя чеченских мифов это достигается непосредственно через повествование, для потребителя российских – через «закадровое» разрушение образов «Чистилища», «Войны», «Живого», «Пленного», «6-й роты» и прочей псевдореалистической кинопродукции. Когда сознание индивида демифологизируется без добровольного согласия, это производит на него отталкивающее впечатление. Силы, столкнувшиеся во Второй чеченской, названы своими именами: «пузатые генералы» и «бородатые полевые командиры», что не может нравиться соответствующим фан-клубам.

Чтобы вырваться за пределы этого мнимого дуализма, следует признать, что войны, в которых оружием выступают телеантенны (электронные серверы), заканчиваются не подписанием «мирных соглашений» или «свободными выборами». Медиавойна, где, тем не менее, льётся живая кровь, есть война нового варварства против новой культуры. Кем, если не варварами, считать политиков, получивших в свой арсенал мощную технологию промывки мозгов, но не имеющих ни должного образования, ни опыта, с плавающей моралью и нулевой ответственностью за поступки? Конец подобной войны может положить лишь новый виток человеческого сознания, в котором удалены кнопки для манипуляции.

История Тамерлана есть история личного сопротивления. Где бы он ни находился, Тамерлан, по мере сил, противится тем, кто загоняет его в варварство. Ваххабитам, бездумно меняющим континентальную систему права на шариат в условиях фасадной государственности. Бандитам, какими бы корочками они ни прикрывались. Российским военным, чьи методы ведения боевых действий давно разошлись с причинами, дающими на это право. Сменяющим друг друга правительственным чиновникам, бросающих соотечественников в топку распалённых фантазий.

Пределы легитимности

Будучи юристом, Тамерлан постоянно размышляет о легитимности ичкерийской республики, но его выводы в равной степени применимы и для постсоветской России. Тамерлан (а здесь его позицию, судя по всему, разделяет автор) из всего, что попало в орбиту его опыта, видит реальное проявление цивилизованности только в Советском Союзе [2]. Экзистенциальный набор, приобретённый в годы СССР, является той опорой, которая морально поддерживает Тамерлана и его товарищей посреди разверзшегося ада. Так, он снова и снова возвращается к школьным и детским годам, несколько раз за повествование описывает встречу Нового года, сначала в холодном родительском доме, потом, среди боевиков, на птицефабрике.

«– С Новым годом, товарищи!

– Аллаху Акбар, – отозвался нестройный хор голосов».

Для многих читателей будет небезынтересно узнать, что на территории Ичкерии вплоть до 1999 года сохранялись условия социалистической экономики. Государство обладало собственностью на землю, недра и воздушное пространство, функционировали госхозы, централизованно обеспечивавшиеся горюче-смазочными материалами, с общим зерновым фондом. Большая часть продуктов распределялась через государственную корпорацию. Жители Ичкерии вплоть до её уничтожения имели советские паспорта, с юридической точки зрения оставаясь гражданами СССР.

«…если браки мужчин и женщин совершаются на небесах, то никак не ниже небес устанавливается связь между гражданином и его государством. А в небе не было никакой Ичкерии. Зато оставался Советский Союз, небесный. И к нему были приписаны души жителей Чечни. О чём свидетельствовал паспорт».

Эти обстоятельства определяют парадоксальное мировоззрение героя:

«И… не оттого ли, брат?.. Не потому ли? […] Вот потому, что не могли оставить на поверхности планеты Земля даже крохотного кусочка Советского Союза, даже скрытого под масками. Потому что больше всего они ненавидели СССР. Дьявол ненавидит СССР, вот как получается, брат. Это повод, чтоб мы с тобой любили СССР, несмотря ни на что. СССР не был идеален, нет. Но если его так ненавидит дьявол, нам нужно его любить, брат. Потому что мы не должны быть заодно с дьяволом, никогда!»

Тамерлан рисует головокружительный проект отделения Чечни в 1991 году, где в её лице уцелела бы советская государственность: «…если РСФСР предаёт союзный договор, её автономные части имеют право на отделение, чтобы не соучаствовать в предательстве. Нужно было пригласить приехать в Грозный, а ещё лучше – в Шали, все союзные структуры власти. А затем требовать на основании международного права передачи Чеченской Республике, как единственному правопреемнику СССР, архивов и имущества Советского Союза. Ты скажешь, это безумный проект. А я скажу – это не такой безумный проект, как создание на юго-востоке Европы, на территории, выделенной из России, чеченского национального, да к тому же ещё и полностью исламского и шариатского государства, обеспечение его экономической самостоятельности и защита независимости военными и политическими средствами».

Последний сон

В романе много кровавых, тяжёлых сцен. Только исключительное мастерство Садулаева как стилиста, излагающего события с желчной и романтической одновременно интонацией, помогает удержать при их восприятии душевное равновесие. Расстрелы и казни, описание гибели больных из брошенной психиатрической лечебницы, массовое убийство участников схода в Шали… Но последний сон, описанный Тамерланом, превосходит их все. Сидя под виноградником отцовского дома, тот видит дождь из людей. Сначала падают редко, потом всё больше и чаще.

Кто-то решит, что это страх Тамерлана перед местью за сдачу президента Ичкерии. Ведь ему предстоит рейс на самолёте во Францию, из которой тот уже не планирует возвращаться в Россию. До этого Рассказчик упоминает, как подозрительно взрываются самолёты с российскими генералами, сыгравшими ключевую роль в чеченских войнах…

У меня другая версия. Последний сон Тамерлана – о падении небесного Советского Союза. Став предателем во имя спасения чеченского народа, герой, не желая того, разрушил самое дорогое, что сберегало его сердце.

Роман Багдасаров

[1] Духовная связь между учеником и учителем в суфизме.

[2] Нижеследующие фрагменты являются важнейшей частью текста; их нет в сокращённой версии журнала «Знамя», только в отдельном издании «Шалинского рейда» (М.: Ad Marginem, 2010).