Изгой

Он был стремителен, неистов и всегда неожидан. Имя свое воин получил потому, что в час, когда мать разрешилась от бремени, в прерии бушевала страшная гроза. Громовая стрела ударила в самую макушку старой секвойи, и огонь охватил иссохшее дерево. И в этот момент (может, чуть позже, может, мгновением раньше, какая, в сущности, разница!) мальчик издал первый крик. Порывы ветра, казалось, сорвут с места вигвам, и тогда яростные потоки ливня обрушатся на несчастную роженицу и младенца. Но жилище устояло перед напором стихий – водяной, воздушной и огненной. Мечущая молнии громадная черная туча уползла за горы, ливень превратился в дождь, потом в легкую морось и, наконец, внезапно прекратился.

— Его послал сам Маниту, — всплеснул руками старый колдун, глядя на крепкого, увесистого новорожденного. – О его рождении возвестил небесный огонь. Этот парень далеко пойдет…

В тот раз он, и вправду, зашел далеко – в места, где люди его племени никогда не охотились и вообще предпочитали обходить их стороной. Там, в овраге, и наткнулся он на Кричащего Ястреба, который отчаянно отбивался от волков и был уже на грани полного изнеможения.

Воин враждебного племени не мог выбраться со дна оврага из-за вывихнутой ноги. Удару Молнии стоило большого труда разогнать стаю серых хищников, размозжив нескольким из них черепа. Кричащий Ястреб, увидев врага и избавителя в одном лице, замахнулся, чтобы метнуть томагавк, но тот жестами растолковал, что не собирается сдирать с него скальп, и вообще настроен мирно. Удар Молнии даже подарил одну из шкур, снятых с убитых волков, иноплеменнику. А потом он почти полдня тащил его на своей согбенной спине, вместе со скатанными в трубку волчьими шкурами, останавливаясь на полчаса лишь дважды – чтобы перекусить и накормить обезножившего Кричащего Ястреба. К вечеру, когда диск солнца, спустившись за горы, посылал миру прощальные лучи через теснину между скал, он, окончательно обессилевший, добрел-таки до становища Черноногих и бережно опустил живую ношу перед вигвамом вождя. Старый колдун-костоправ занялся опухшей лодыжкой Кричащего Ястреба и, причинив воину резкую боль, сумел вернуть сустав в его привычное положение. Черноногие накормили Удара Молнии и позволили ему заночевать в становище.

В благодарность он одарил вождя оставшимися шкурами, а утром, едва начало светать, отправился в обратный путь. Пробуждались певчие птицы, щебеча и пересвистываясь в кустарнике, издали доносился вой койота, изредка совы-охотницы проносились низко над землей, сбивая пушинки и лепестки с хрупких цветов, жужжали насекомые. В травах шуршали зверьки, иногда раздавался угрожающий треск – это гремучая змея предупреждала зверей и людей: не приближайся! Вот в розово-голубом небе показался силуэт кондора, широко раскинувшего крыла над просыпающимся миром. Охотник шагал по благоухающей ароматами трав прерии с чувством исполненного долга. Вчера он спас от верной гибели воина враждебного племени. В следующий раз, быть может, кто-то из Черноногих выручит попавшего в беду сородича Удара Молнии. Вместо того чтобы, пользуясь удобным случаем, лишить чужака скальпа и присвоить себе его охотничью добычу. Ибо Великий Дух Маниту стремится уравновесить все, происходящее в мире и, значит, добро, сотворенное тобой в отношении иноплеменника, когда-то должно неизбежно повториться. Такова была жизненная философия этого человека. Он полагал, что люди его народа, его клана мыслят точно так же.

Какие прекрасные картины разворачивались перед глазами Удара Молнии. С высоты холмов следил он за извивами петляющей в прериях реки, несущей свои воды на юг, чтобы влить их в великую Миссури. Он спускался по склонам в долины, густо поросшие кленами и соснами, восхищался первобытною мощью секвой, припадал к журчащим родникам, собирал сочные ягоды и горстями отправлял их в рот. Он вспугнул красавца-тетерева, который с шумом и недовольным квохтаньем вырвался прямо из-под мокасин и исчез в гуще леса, потревожил ласку, бойко взбежавшую вверх по стволу ели, наткнулся на свежий помет гризли и почел за благо свернуть со звериной тропы, дабы не столкнуться лицом к лицу с хозяином лесов.

Он заслышал шум шагов и тотчас нырнул в кусты, притаился. Кто-то шагал по лесу, уверенно, но в то же время тихо, дабы не спугнуть добычу. Однако слабый треск ветвей, шелест листьев под ногами, различимые чутким ухом бывалого охотника, выдавали приближение человека. Он поднимался по склону высокого холма, поросшего лесом, и пока был невидим. Удар Молнии нащупал томагавк и нож, приготовившись к возможной схватке.

Из-за колышущихся под ветром ковыльных венчиков показалась широкополая шляпа, а затем выросла фигура человека, с ног до головы облаченного в замшу. Роджер Стоунбридж неспешно поднимался по склону холма. На плече его привычно болталось ружье, на другом – охотничья сумка, их которой торчали хвосты и лапы добытых в лесу тетерок. Траппер шел и что-то мурлыкал себе под нос, как это свойственно бледнолицым. Уже третий год скитался он по лесам и прериям, после того, как сограждане изгнали его вместе с женой-индианкой из города. С тех пор его домом стал лес. Здесь, посреди затерянной среди сосен и секвой поляне, возвышался одинокий вигвам Роджера и Увертливого Сурка – так звали его верную скво.

Бесшумно и внезапно Удар Молнии вырос среди пышных зарослей кустарника. Роджер мгновенно сдернул винтовку с плеча.

— Хай! Ты опоздал, Белый Изгой! Считай, что я дважды уложил тебя, метнув томагавк, – и он выразительно потряс оружием над головой.

— Хай, Удар Молнии! – ухмыльнулся тот. – Куда ты направляешься?

— В землю своего племени!

— Я слышал, ты спас Кричащего Ястреба?

— Откуда узнал? – удивился индеец.

— Пересмешник в лесу напел, — улыбаясь, ответил траппер. – Я видел издали, как ты тащил воина враждебного тебе народа. Когда бы белые люди были столь же благородны… — он грустно улыбнулся и потеребил свою светлую бородку.

Они обменялись новостями, продемонстрировали друг другу скромную охотничью добычу: тетерки Роджера, куропатка Удара Молнии. И разошлись каждый своею тропой.

Удар Молнии, не спеша, спустился с холма по тропинке, протоптанной зверями. Взору охотника предстала река, за которой лежали владения его племени. Всего в получасе быстрой ходьбы был брод, и наш герой устремился туда. На береговом песке отчетливо виднелись следы людей и лошадей – значит, не столь давно здесь проскакали его соплеменники… Нет, они шли шагом, судя по отпечаткам копыт. Река делала змеистый изгиб; здесь мыс, поросший густым тростником, выдавался далеко вперед. Если бы у Удара Молнии был челнок, он запросто переправился бы на противоположный берег – мысок находился как раз напротив становища племени, и вдали, над горизонтом острый глаз охотника различил дымки. Но челнока не было, а сильное течение и подводные ямы делали переправу вплавь слишком рискованной, следовало идти к каменистому броду. Он двинулся вдоль берега.

Вот и долгожданный брод. Рядом с гладкими, отшлифованными водой за сотни лет валунами соплеменники Удара Молнии набросали камней, собранных в окрестных горах: они были грубыми, шероховатыми, что облегчало передвижение. В то время как на гладких валунах легко было поскользнуться и плюхнуться в воду. Нагромождения камней образовали здесь порожек, меж гранитных и базальтовых обломков бурлили пенистые струи, образуя вокруг отдельных камней колыхающиеся белые «манжеты» и брызжущие «брыжи». Однако по причине мелководья порожек был неопасен для людей и коней. Удар Молнии двинулся через реку, аккуратно перешагивая с камня на камень, стараясь не замочить мокасины, что, однако, не удалось – как назло, начался прилив, вода в реке быстро прибывала, и волны привычно перекатывались через валуны. Балансируя, словно акробат на канате, индеец перешел реку, ни разу не соскользнувши с мокрых камней, на берегу разулся, выплеснул воду из мокасин.

Он шел босиком, сложив сырую обувь в заплечную сумку. Загрубелые ступни щекотали колючие травы прерии, ласкали листья и стебли цветка, некогда занесенного в этот край белыми пришельцами. Показалась большая вытоптанная проплешина – здесь недавно паслось стадо бизонов, оставив свидетельством своего пребывания теплый, пахучий помет.

Сначала он заметил тянущиеся в небо дальние дымки – это курились очаги в вигвамах родного племени. Легкий утренний ветерок заметно посвежел – и столбики дыма стали клониться к югу, напоминая то ли колышущиеся в воде длинные плети водорослей, то ли серых гремучников, вытянувшихся в одном направлении, то ли вереницу смерчей, почему-то торчащих на одном месте и изгибающихся в унисон. Он прибавил шагу – и скоро его чуткие ноздри ощутили едва слышный запах жарящегося мяса. И вот, наконец, на горизонте отчетливо вырисовались силуэты вигвамов, между которыми сновали его соплеменники.

По мере того, как он приближался к селению, крохотные, как муравьи, фигуры людей племени вырастали. Иные останавливались, другие направлялись к нему. Но никто, даже дети, не бежали навстречу с радостными криками, как это бывало, когда он возвращался с долгой охоты в лесах и прерии, а шли медленно, неторопливо. Удар Молнии поравнялся с первыми соплеменниками. Но что это? Никто не отвечал на приветствия, некоторые отворачивали лица, другие глядели сквозь него, словно не замечая. Даже дети при виде охотника лишь почтительно расступались, молчали скво, словно воды в рот набрали, а ведь раньше детский смех и веселые возгласы, женский гомон, дружественные восклицания мужчин сопровождали каждый его шаг.

Он шел к своему вигваму, и люди племени расступались перед ним. Если бы они просто уступали дорогу… нет, сородичи резко шарахались от охотника – так, будто лицо его было изъязвлено страшной болезнью, занесенной в эти края белыми. Но Удар Молнии был здоров, он приветливо прикладывал ладонь к сердцу, делал другие дружественные жесты, принятые в кругу его соплеменников… и не получал ответа. Он шел – и казалось, некая незримая пелена отторжения и неприятия обволакивала его, отделяя от сородичей. Ни единого слова и даже звука из уст, кроме тяжелых вздохов и междометий, выражающих удивление и легкий испуг.

Вот показалась Юркая Куница, которую давно сватали за Удара Молнии. Увидев охотника, девушка с неподдельным ужасом прикрыла рот ладошкой, как будто боялась вскрикнуть, и опрометью побежала обратно в вигвам, только залепленные грязью и бизоньим пометом подошвы мокасин мелькнули перед глазами. Охотник хотел броситься за ней вдогонку…

— Не суетись, — услышал он голос, принадлежавший Черному Бизону, вождю клана, который важно шествовал навстречу в сопровождении своего верного советника, колдуна Хитрого Енота и лучших воинов – Одинокого Утеса, Неукротимого Мустанга и Летящего Смерча. Вождь украсил седую голову праздничным головным убором из перьев двадцати самых ярких птиц прерий, полсотни костяных, металлических, кварцевых, стеклянных амулетов, обереги из змеиных «погремушек» звенели, бряцали и трещали, создавая какофонический аккомпанемент словам вождя. Удар Молнии приложил ладонь к сердцу, склонил голову, затем распрямился и поднял открытую ладонь над головой, приветствую элиту своего клана.

Торжественный наряд вождя означал, что грядет какое-то чрезвычайно важное событие в жизни соплеменников. Воины, завидев вождя в торжественном облачении, стали сходиться на поляну совета. В стороне кучковались женщины и дети, которые не имели права голоса, но отлично слышали все происходящее на совете, и каждое прозвучавшее слово встречали гулом одобрения или, напротив, негодования. Вслед за воинами на поляну потянулись и старейшины, иных поддерживали сыновья и взрослые внуки, двоих, не могущих уже передвигаться самостоятельно, бережно несли на бизоньих шкурах.

— Ты, — обратился вождь к Удару Молнии, который стоял поодаль (другие мужчины сторонились его), не называя по имени, а лишь указывая пальцем с хищным ногтем на охотника. – Выйди на средину и предстань перед советом.

Удар Молнии встал в центре поляны. Ноги его сделались каменными, дыхание перехватило.

«Меня будут судить. Но за что? Неужели я совершил нечто недостойное члена клана?».

— Ты, конечно же, знаешь, за что старейшины рода и лучшие воины призвали тебя к ответу? – зазвенел в наступившей тишине голос вождя. – У тебя есть слова в свое оправдание?

— Но я не понимаю, в чем меня обвиняют… — охотник хотел твердо высказать это, но из уст, вопреки его воле, вылетел лишь робкий лепет.

— Не понимает… — захихикал Хитрый Енот. – Прикинулся дураком или считает дураками нас!

— Ты все понимаешь! – внушительно произнес Черный Бизон. – Как посмел ты явиться в поселок враждебного нам племени Черноногих, да еще и притащить этого… как его там?

— Кричащего Ястреба! – подсказал Неукротимый Мустанг.

— Я спас иноплеменника от верной гибели и дотащил до родного вигвама… — пытался оправдываться охотник.

— Ты должен был вернуться оттуда со связкой окровавленных скальпов. Или хотя бы содрать скальп с этого… Кричащего Ястреба. В крайнем случае, оставить свой скальп врагам, перед тем убив нескольких из них! Но ты предпочел сохранить жизнь тому, кто завтра, быть может, придет к нашим вигвамам, чтобы убивать, разорять, сдирать скальпы! – негодующий голос Черного Бизона вознесся над поляной.

— Кричащий Ястреб поступил бы точно так же, если бы я попал в беду! – с вызовом бросил совету клана Удар Молнии. Его голос крепчал, ибо индеец чувствовал свою правоту.

— Откуда ты знаешь это? – с тяжелым вздохом спросил вождь. – Он сам тебе признался?

Я знаю это! – твердо провозгласил охотник.

— Он знает!.. – горестно всплеснул руками вождь.

— Лучше б ты скормил черноногого койотам! – встрял в разговор Летящий Смерч.

— Помолчи пока! – махнул рукой вождь и снова обратился к Удару Молнии. – Как ты можешь верить словам тех, кто враждует с нами уже много-много лун?

— А сам-то ты, вождь, откуда узнал, что я спас Кричащего Ястреба и побывал в становище Черноногих. Может, кто-то еще там был и следил за мной?

— Птицы разносят вести обо всем, что случится в лесах и прериях, — развел руками вождь.

— Тебе ведом язык птиц? – усмехнулся Удар Молнии.

— Он опять притворяется дураком! – ехидно захихикал Хитрый Енот. – Тебе же прекрасно известно, что наши лазутчики всегда рыщут вблизи селений Черноногих. Тебя видели!

Гомон негодующих возгласов последовал за этими словами колдуна. Каждый наперебой стремился высказать свое возмущение поступком охотника.

— Раньше было не так! – возвысил голос Удар Молнии, перекрывая общий шум. – В прериях и лесах царил закон гостеприимства. Да, были войны, бывали стычки, но они неизменно заканчивались трубкой мира. И только белые пришельцы, которые явились в наши края на горе людям и зверям, стали стравливать племена как псов, а сами тем временем захватили лучшие земли.

— Откуда тебе, юнцу, знать, что было раньше?! – вскричал вождь – и тотчас замокли воины.

— Из преданий, которые хранят отцы, которые рассказывали нам матери в детстве, — отвечал охотник. – Они известны каждому.

И снова вознегодовал совет клана. Теперь хриплые голоса стариков прорывались сквозь могучий рык молодых воинов:

— Что может знать этот молокосос о том, как жили прежде!

— Да он насмехается над нами!

— Пора преподать этому наглому юноше хороший урок!
— Из племени прогоняли и за меньшие проступки, — пробасил Стерегущий Гриф, сидевший по левую руку от вождя. – Этот юнец тщетно пытается переспорить нас. Он точно так же мог бы спорить с медведем, который решил полакомиться человечиной, или пумой, защищающей своих детенышей.

Вождь трижды ударил оземь жезлом с набалдашником в виде бизоньей головы, призывая к порядку. Шум не сразу, но стих. Он поднялся, окинул взором притихшее селение.

— Удар Молнии! – воскликнул он, и в душе охотника уверенность в своей правоте вновь уступила место трепету. Вождь был непоколебим, и совет клана всецело поддерживал его. – Согласно древним законам нашего племени ты навеки изгоняешься из его селений и становищ. Никто не вправе дать приют изгою, накормить, напоить его, пригласить в свой вигвам, спасти от диких зверей или людей чужого племени, исцелить, обогреть у костра.

Тот, кто нарушит запрет, сам подлежит изгнанию из владений племени. Да будет так! Вы одобряете мое решение, старейшины?

Дружный одобрительный гул голосов был ответом на вопрос Черного Бизона. Воины вскинули томагавки, старики лишь кивали головами.

Молодой охотник с трудом держался, ноги его подкашивались. На его памяти лишь единожды совершилось изгнание из племени – Неистовый Кабан, бросивший в беде соплеменника, был приговорен пожизненно скитаться в прериях. Может быть, его приютило какое-либо другое племя? Хотя, кому нужны подлецы, озабоченные лишь целостью собственной шкуры. Неистовый Кабан бросил раненого соплеменника в прерии, удирая от преследователей. Он, Удар Молнии, спас человека, но – чужого и враждебного племени. Эти два действия одинаково считались преступлениями.

— Но, — продолжал Черный Бизон. – Исторгнутый из племени может вернуться, если одолеет в схватке всех воинов, согласившихся сразиться с ним. При этом приговоренный к изгнанию будет лишен любого оружия – лука, стрел, копья, томагавка, ножа и мечущей огонь палки белых людей, если таковая имеется у него. Его оружием да будут сила и сноровка, ум и хитрость, руки и ноги, камни и сучья деревьев. Также он может воспользоваться оружием убитого им в поединке соперника. Ты готов сразиться за право вернуться в родное племя, Удар Молнии? – вождь пристально посмотрел на юношу.

— Да! – сорвалось с уст Удара Молнии. Он неожиданно вновь обрел уверенность в своей правоте и решил отстоять ее даже ценой жизни.

— Вы слышали? – обратился вождь к сородичам.

Ответом были скептические ухмылки, смех, возгласы: «Безумец!» «Самоубийца!» «Голыми руками против томагавка!» «На что он надеется?»

— Кто хочет сразиться с изгнанником? – спросил вождь – и почти одновременно поднялись три лучших воина племени: Одинокий Утес, Неукротимый Мустанг и Летящий Смерч.

— Он не доживет до утра! – выкрикнул кто-то из молодых воинов.

— Есть еще желающие? – вождь снова окинул взглядом поляну совета.

— Желающие убить этого наглеца? Я готов! Я проткну его или размозжу ему череп прежде, чем сядет солнце, – вперед выступил Парящий Лунь.

— Не рано ли бахвалишься? – строго осадил его Черный Бизон.

«Хочет навсегда избавиться от соперника, — подумал Удар Молнии. – Он давно положил глаз на Юркую Куницу. Не бывать этому!» — последние сомнения и колебания окончательно покинули душу Удара Молнии.

— Есть еще желающие сразиться? – вождь снова оглядел соплеменников. Все молчали.

— Итак, четверо против одного! – возгласил вождь.

У Удара Молнии забрали томагавк, нож, все, что можно было использовать в качестве оружия. Он должен был отправиться к темнеющему вдали лесу и ждать там соперников.

Когда фигура уходящего охотника сольется со стеной секвой, четверо членов клана ринутся в погоню за ним. Таков был обычай, отменить изменить который не в силах ни один вождь.

Соплеменники молча расступились перед ним. Уголком глаза он заметил, как Юркая Куница пытается следовать за ним – ее гибкая фигурка мелькала за спинами сгрудившихся воинов. Он поймал взгляд девушки, в котором прочел страдание и отчаяние. Похоже, невеста решила следовать за ним. Вот взоры их встретились, и охотник решительно помотал головой: нет! Он шел сначала через вытоптанную лужайку, затем сквозь высокие, доходившие до пояса травы.

До леса было уже рукой подать. Внезапно он вздрогнул и остановился: из кустарниковых зарослей вынырнула девушка. Их взгляды встретились вновь. И снова Удар Молнии безмолвно помотал головой: обычай есть обычай.

— Давай убежим вместе! – воскликнула она, и ее голос был пронизан душевной болью.

— Хочешь разделить мою судьбу? Что ж, тогда мы погибнем вместе! Но я должен один. Ты слышишь – один встретить свою смерть. Или, быть может, победить, — неуверенно проговорил он. – Но только один, никто не вправе содействовать мне, иначе он разделить мою участь. Или забыла вековечные законы племени?

Слезы хлынули из глаз Юркой Куницы. Она опрометью бросилась через кустарник.

— Зачем он остановился? – недоумевал Одинокий Утес, чье имя не соответствовало его житейскому положению – вокруг весьма молодого еще воина копошилось с полдюжины его отпрысков. – Он, кажется, говорит с кем-то.

— Уж не Кричащий ли Ястреб повстречался ему на смертном пути? – засмеялся Парящий Лунь. – Тогда мы прикончим обоих. Он выразительно провел большим пальцем по лезвию ножа, кровь закапала в траву. – Давно мечтаю о свежем скальпе Черноногого.

— Чужак убежал, — Одинокий Утес напряженно вглядывался вдаль. – А Удар Молнии направился к лесу.

— Так он еще виден? – у Парящего Луня чесались руки. Он ясно представлял себе, как его копье или томагавк вопьется в тело соперника, как тот станет униженно и бесполезно молить о пощаде, как он снимет с него… впрочем, снимать скальп с соплеменника запрещали древние законы и обычаи. Хотя, Удар Молнии отныне не член племени. Надо будет уточнить у старейшин. Парящий Лунь напрягся, как тот пернатый хищник, готовящийся сорваться с места и устремиться на добычу. Гнедой конь Обгоняющий Вихрь тоже нетерпеливо переминался и вертел головой… хотя, скорее всего, причиной тому были назойливые кусачие мухи, вертевшиеся вокруг него.

— Его не видно! – радостно вскричал Одинокий Утес. – Он зашел в лес и слился с деревьями.

Парящий Лунь взлетел на коня и погнал его в сторону леса. Трое других воинов предпочли действовать пешими. Они были отличными бегунами, и очень скоро оказались под сенью секвой. В это время Парящий Лунь уже углубился в чащу.

Хлопотливая Сойка обернулась: перед ней стояла заплаканная дочь. Мать сразу поняла причину слез и выговорила Юркой Кунице:

— Негодяй не заслужил, чтобы по нему проливали слезы. Забудь о нем, навсегда забудь!

— Он не негодяй, — девушка с трудом сдерживалась, чтобы не разреветься. – Он допустил одну небольшую ошибку, и изгонять его за это – непростительная жестокость.

— Ошибка? Жестокость?- оторопела мать. – Что такое ты говоришь? Кто позволил ему выручать злейшего врага нашего племени? Когда это Черноногие отвечали благодарностью на сделанное им добро? Послушай, что рассказывают старики…

— Но если после того, что совершил Удар Молнии, в беде окажется кто-то из наших, Черноногие придут ему на помощь…

— Так и придут! – раздраженно крикнула мать. – Они отплатят за добро злом, как делали это всегда. Забудь об Ударе Молнии. Есть много храбрых молодых мужчин. Посмотри, как глядит на тебя Парящий Лунь.

— Мне противен его взгляд, мама! Кажется, будто он замышляет что-то скверное…

— Взгляд настоящего воина, дочка, — Речной Лосось неслышно подошел к спорщицам.

— Послушай, что скажет отец. Мужчина – о мужчинах, — мать отошла в сторонку, предоставив отцу возможность переубедить упрямую дочь.

— Тот, кто якшается с Черноногими, не может быть парой тебе!

Тщетны были возражения девушки. В конце концов, отец, исчерпав все аргументы (сводившиеся к одному, классическому – «он тебе не пара») просто прогнал Юркую Куницу наводить порядок в семейном вигваме. И она покорно отправилась, на ходу глотая слезы.

…Следы Удара Молнии отчетливо выделялись на глинистой почве. Парящий Лунь с веселым гиканьем влетел в лес, следом за ним бежали трое соплеменников, оспаривавших право прикончить изменника первыми. Впрочем, очень скоро голая глина уступила место густой зеленой траве и подлеску, однако зоркий глаз охотника замечал сломанные ветки, примятую траву, дорожку, протоптанную по опавшей хвое. Он не мог уйти далеко! Держа наперевес копье, Парящий Лунь вырвался на широкую тропинку. Клок одежды на колючей ветви, четкий отпечаток человеческого тела – здесь преследуемый споткнулся о корень сосны и упал, вот капля крови на примятом листе – значит, он поцарапался.

Сзади слышался отдаленный топот. Трое уже вышли на тропу и бежали гуськом, стремясь нагнать и опередить друг друга, однако треклятый терновник, обступавший тропинку, мешал сделать это. Что ж, пусть играют в догонялки, если им нравится. Он, Парящий Лунь, верхом на Обгоняющем Вихрь, первый настигнет изгоя и пронзит его на копьем или всадит томагавк в затылок удирающему. Предавший племя недостоин ходить по земле!

… Царапину на руке Удар Молнии заклеил листьями растения, прозванного «следом белого человека», оно хорошо останавливает кровотечения. Приложив ухо к земле, охотник слышал неумолимо приближающийся топот. Конь с седоком, судя по тяжелой дроби копыт. Удар Молнии занял позицию в самом уязвимом и для беглеца, и для преследователей месте – там, где тропа неожиданно выходила к краю лощины, густо поросшей папоротником. Если протянуть бечевку между ближайшей секвойей и молодым кленом, притулившемся на самом крае овражка, то конь на полном скаку опрокинется и полетит вниз вместе с всадником. Он быстро размотал веревку, натянув ее на уровне конских коленей. В азарте скачки ни конь, ни всадник не заметят ее. Теперь осталось только притаиться вот за тем кустом.

Топот был уже ясно слышен. Вот из-за поворота вылетел конь, на котором гордо восседал Парящий Лунь. Удар Молнии не успел нырнуть в кусты.

— Я вижу тебя! – заорал Парящий Лунь и поднял руку с копьем. – Прими же смерть.

Конь кувыркнулся, всадник слетел с его спину и покатился вниз по склону лощины, следом за ним с отчаянным ржаньем обрушился конь, копье же улетело куда-то в самую гущу папоротника. Падая, конь дважды перевернулся через голову, второй кувырок оказался для него роковым – ржанье внезапно оборвалось, и обмякшая туша рухнула прямо на Парящего Луня. Жеребец сломал шею и накрыл собой незадачливого всадника. Из-под конского крупа торчали судорожно дергающиеся ноги воина. Были ли то предсмертные конвульсии или воин пытался освободиться от навалившейся на него туши? У Удара Молнии не было времени убедиться в этом: он снова заслышал топот, на этот раз человеческих ног, и бросился бежать в самую чащу леса. Трое вооруженных соплеменников мчались по тропке.

Кусты скрывали Удара Молнии от преследователей, но треск ломаемых им сучьев был для них хорошим ориентиром.

— Он там! – воскликнул Неукротимый Мустанг и бросился вперед, спотыкаясь о валежник, остервенело отбиваясь ножом и томагавком от вездесущих ветвей, норовивших хлестануть его по лицу. Все трое сошли с тропы и теперь пробивались сквозь густо разросшийся подлесок. Одинокий Утес пролагал себе дорогу в полусотне шагов слева от него, стараясь обогнать соперника в борьбе за голову изгнанника. Справа, значительно отставая, пыхтел Летящий Смерч: в последние годы воин, когда-то стройный и стремительный, как одноименное природное явление, стал серьезно прибавлять в весе, появилась одышка, колени скрипели под тяжестью крупного туловища, ноги наливались свинцом. Однако силы ему было по-прежнему не занимать, а быстрота и горячность уступили место расчетливому хладнокровию: тяжеловесный Летящий Смерч больше не бросался в бой очертя голову, а сначала оценивал возможности противника, выискивал его слабые места – все с той же быстротой смерча – он был от природы сообразителен.

Секвойи раскинули кроны над головой Удара Молнии. Старейшие из них невозможно было обхватить руками, внутри же могли разместиться несколько взрослых человек, ничуть не мешая друг другу. Встречались среди секвой и дуплистые. К одному из них и спешил Удар Молнии. Подобрав тяжелый сук, он рассчитывал использовать его против преследователей, которые пока что, к счастью для него, серьезно отставали, яростно прорубаясь через заросли.

Вот и секвойя с дуплом, в которое запросто мог пролезть среднего телосложения мужчина.

Удар Молнии сунул в дупло сук, принялся энергично шуровать им – нет ли змей? Однако только потревоженные мухи с гудением вырвались из недр древнего дерева. Без особых усилий он проник во чрево секвойи. Затхлый полумрак обволок его. Под ногами хрустели сухие ветки – видимо, когда-то здесь было птичье гнездо. Крупные муравьи шуршали вокруг, он чувствовал щекочущие прикосновения их члеников. Охотник нагнулся; тусклый свет, падавший из дупла, образовал на полу естественной ниши белый круг, в котором отчетливо выделялись кости какого-то зверька, яичная скорлупа, трещотка гремучей змеи. Удар Молнии подобрал ее – пригодится. Он разогнул спину и вжался в стенку дупла: треск ветвей и голоса неумолимо приближались. Неожиданно громкое хлопанье возвестило о появлении возможной хозяйки старого гнезда – в дупло влетела сипуха. Юноша пугнул ее, птица, издав хриплый крик, вылетела прочь, и, продолжая шумно выражать свое возмущение бесцеремонным вторжением в ее обиталище, полетела туда, откуда шли преследователи.

— Смотри-ка, кто-то сову потревожил, — провожая сипуху взглядом, произнес Одинокий Утес.

— Известно кто, — откликнулся Летящий Смерч. – Наш бывший сородич.

Они вышли на поляну, посреди которой гордо высилась королева американских лесов – секвойя, которая была намного старше и «Мэйфлауера», и каравелл Колумба.

Неукротимый Мустанг остановился, огляделся по сторонам, нагнулся:

— Смотрите, вот следы его мокасин. Они заканчиваются у самого дерева. Наверное, этот жалкий изгой сейчас прячется в дупле и с замиранием сердца ждет, когда кто-то из нас…

— Так иди, проверь, — тяжело дыша, выпалил Летящий Смерч. – Ты уверен, что наткнешься в этом дупле на трясущегося от страха Удара Молнии, а не на змею или вонючего скунса?

— Ну что ж, я проверю! – Подойдя к дуплу, воин наугад ткнул туда наконечником копья, стал ворошить старые ветки.

И тогда замерший, неподвижный, как идол, Удар Молнию зашипел. Ему хорошо удавалось звукоподражание: еще в детстве он приманивал уток, виртуозно подражая их кряканью. В такт шипенью затрещала змеиная «погремушка».

— Змея! – отпрянул Неукротимый Мустанг. – Едва ли там сидит сейчас наш «приятель». Я не думаю, что он очертя голову сунулся бы в змеиное логово.

— Однако же, следы его теряются, — Одинокий Утес обошел дерево.

— И неудивительно, — Летящий Смерч сделал несколько шагов вперед, под ним захлюпала вязкая жижа. – Да здесь начинается болото! Мхи сразу затягивают след.

— И ты думаешь, он пошел через трясину? – удивился Неукротимый Мустанг. – Он, по-твоему, счел, что лучше захлебнуться в болоте, чем погибнуть от руки бывших сородичей?

— Настоящая топь начинается значительно дальше, – с категоричностью бывалого следопыта заявил Летящий Смерч, разглядывая свои промокшие мокасины. А здесь – так, пустяк…

— Тогда мы двинемся вперед! – воскликнул Одинокий Утес. – Глубина здесь не выше колена, я прежде частенько охотился тут. Но слега не помешает – и он подобрал увесистый сук.

Двое отправились через мокрые, булькающие мхи, под аккомпанемент лягушек и комаров.

Только Неукротимый Мустанг остался возле дерева. Он вновь ткнул копьем – и вновь услышал угрожающее шипение и треск. Внезапно острие копья уперлось во что-то мягкое, индеец надавил на оружие всем телом: «Вот она!»

Удар Молнии стиснул зубы: наконечник копья впился ему в икру, заструилась кровь. Он несколько раз судорожно дернул ногой, подражая пригвожденной змее, отчего боль пронзила ногу и, чтобы не вскрикнуть, охотнику пришлось до крови прикусить губу, потряс трещоткой. Неукротимый Мустанг сильнее навалился на древко, наконечник вошел в мясо.

— Кажется, готово! – довольно прорычал он. И тут древко хрустнуло и переломилось пополам.

— Проклятье! – древка было не жалко, а вот хороший наконечник терять не хотелось – еще пригодится, когда он, наконец, настигнет изгоя. Он подтянулся на руках, просунул голову в дупло. Стальная хватка Удара Молнии прижала его к стволу. Он хрипел, ноги отчаянно трепыхались, выпученные глаза с ужасом смотрели в злорадно-торжествующее лицо жертвы, вдруг ставшей его палачом. «Ты?!» — прошептали губы. «Я, как видишь!» — железные руки юноши надавили на шею противника, хрустнули позвонки, он разжал смертельное кольцо мышц, и безжизненное тело врага сползло вниз по коре секвойи. Удар Молнии выдернул из раны обломок копья с наконечником, спрятал под одеждой – пригодится. Кровь обильно полилась, заполнив мокасин.

Превозмогая боль в раненой ноге, он выбрался из дупла, забрал томагавк и нож убитого, разрезал на полосы его накидку, задрал штанину, перебинтовал ногу. К счастью, не были задеты ни кость, ни кровяная жила, ни сухожилия. Но повязка тотчас намокла от крови, каждое телодвижение сопровождалось болью. Теперь он становился легкой добычей преследователей. Нет… они ушли вперед, Удар Молнии теперь у них за спиной и сам станет преследователем. Вот только боль в ноге… «Совсем забыл! Рядом должен бить ключ!» — вспомнил вдруг изгой. До родничка было шагов двадцать. Он доковылял до источника, размотал повязки, насквозь пропитавшиеся кровью, промыл рану, затем пошарил вокруг в поисках следов «белого человека», сорвал несколько крупных листьев, наложил сверху свежую повязку из накидки, снятой с мертвеца, выплеснул кровавые сгустки из мокрого мокасина. Кровь по-прежнему сочилась, боль не оставляла его. Вдали еще слышалось хлюпанье: это Одинокий Утес и Летящий Смерч шли через болотце. Идти по пятам? Но тогда болотная грязь пропитает повязку и рана наверняка воспалится. Чем это чревато, он знал по печальной судьбе своего отца, который, израненный, долго полз по грязному дну пересохшей речки. Рыщущего Волка буквально пожрал вспыхнувший в крови огонь.

Болотце можно было обойти. Час пути (это если идти обычным шагом, а не волочить ногу) – и он выйдет на возвышенную поляну, которая длинным, широким мысом врезается в болото.

Двое преследователей, пройдя уже изрядное расстояние, наконец, обернулись.

— Где Неукротимый Мустанг? – воскликнул Одинокий Утес. – Его не видно и не слышно.

— Вот и хорошо, — потер руки Летящий Смерч. – Честь убить изгнанника принадлежит нам.

— Или одному из нас… — задумчиво ответил Одинокий Утес. – Может, все-таки окликнем его?

— Хочешь, чтобы изгой услышал нас и спрятался или убежал? Я не собираюсь искать его в лесу до самой ночи!

— Ну, так я займусь этим один, — улыбнулся Одинокий Утес.

…Промокшие насквозь, они выбрались на спасительную поляну. Солнце стояло еще высоко, заметно припекало, оба индейца разулись, стянули леггинсы, развесили их на ветках, Одинокий Утес растянулся на сухой травке, Летящий Смерч, проголодавшись, принялся рвать ягоды и набивать ими рот.

Полтора часа, с остановками, шел вдоль болотца Удар Молнии, опираясь на толстый сук, пока, наконец, не достиг широкой поляны. Здесь ему пришлось одолеть небольшой подъем.

Хотя кровотечение давно прекратилось, нога продолжала ныть, и он не без труда взобрался на пригорок. Перед ним расстилался зеленый ковер в цветочных узорах, в беспорядке утыканный кустарником и невысокими тополями. Вдалеке, под сенью тополей, он заметил две человеческие фигуры. Одна лежала, прислонившись к дереву, другая сидела напротив, один, видимо, дремал, другой бодрствовал, готовый в любую минуту разбудить товарища. Он также заметил развешанную на кустах одежду. Удар Молнии воспрянул духом: теперь у него есть нож, томагавк и дубинка, чтобы решить спор с двумя бывшими соплеменниками. Вот если бы не раненая нога… Отбросив колебания, он двинулся через поляну, волоча ногу, пригибаясь всякий раз, как расступались густые кусты, заслонявшие его от безмятежно отдыхавших преследователей.

Шум, фырканье, ворчание раздались совсем близко. Он припал к земле и осторожно раздвинул ветви. Всего в десятке шагов от него, возле дикой яблони лакомилось паданцами кабанье семейство: секач, матка и четверо весело повизгивающих поросят. Самец тревожно поводил носом, свирепое выражение морды, оскаленные клыки, сама поза зверя, изготовившегося к возможному броску, свидетельствовали об опасности. Глазки дикой свиньи злобно обшаривали поляну. Неожиданно голову охотника посетила дерзкая мысль.

«Не бойся никого, не показывай страху ни пуме, ни гризли, ни рыси, ни кабану, ни буйволу, — наставлял его отец. – Напротив, сам постарайся испугать зверя. Любой, даже самый отчаянный и беспощадный из них, в глубине своей звериной души испытывает страх перед человеком. Этот страх внушили ему многие поколения наших предков. Если ты смалодушничаешь, покажешь зверю слабину, знай – ты добыча! Если ты сумеешь вселить страх в зверя – он твоя добыча».

Кабан был готов броситься на защиту своего семейства. Однако защита не всегда оборона, иногда быстрые ноги предпочтительнее смертоносных клыков.

С воплем, размахивая дубинкой и томагавком, выскочил Удар Молнии из кустов – и тотчас скорчился от боли в раненой ноге. Однако этого крика и внезапного появления перед лицом зверя было достаточно, чтобы семейство с отчаянным хрюканьем кинулось наутек. Кабан, огрызаясь, гнал своих детенышей и самку туда, где отдыхали воины племени. Явление охотника было столь внезапным, а крик сталь оглушительным, что самец, видимо, подумал, что к нему подкралась целая группа вооруженных людей и сейчас начнется загонная охота.

Летящий Смерч встрепенулся, вскочил мгновенно проснувшийся Одинокий Утес. Они увидели, как прямо на них несется кабан. Летящий Смерч при всей своей неуклюжести сумел вовремя отскочить и белкой взлететь вверх по стволу тополя – теперь он был вне досягаемости зверя. А вот его сонный товарищ на беду оказался на пути секача. Туша зверя сшибла его с ног, клыки вспороли брюхо, страшный крик потряс лес и болото. Нанеся человеку смертельные раны, кабан с окровавленной мордой понесся вперед, круша кусты.

Только когда шум, визг и фырканье затихли вдали, Летящий Смерч с трудом сполз вниз по стволу и подбежал к товарищу. Тот метался в агонии. Из распоротого живота торчали изодранные потроха. Толстяк содрогнулся и бросился прочь. Он даже не заметил, как через поляну ковыляет, размахивая томагавком. Удар Молнии. Зато Одинокий Утес увидел его.

— Ты… это ты направил на меня зверей? – стонал он, закрывая ужасную рану, к которой уже слетались отвратительные мухи.

— Ты правильно догадался, — Удар Молнии, волоча ногу, приближался к нему.

— Летящий Смерч… меня… бросил, — воин мотал головой из стороны в сторону, трава вокруг него стала алой от крови. Было ясно: этот человек – не жилец на белом свете. – А ты бы… ты бы не бросил… как того, Кричащего Ястреба?

— Законы племени запрещают тебе говорить со мной, — Удар Молнии склонился над изувеченным зверем человеком. – Но я отвечу на твой вопрос. – Нет, не бросил бы, а дотащил до вигвамов нашего племени.

— Мертвого? – с усилием вымолвил тот. Он понимал, что долго не протянет и скоро предстанет перед Великим Маниту.

— Живого или мертвого, — охотник тяжело вздохнул. – Мне жаль твоих детей. Зачем ты отправился убивать меня?

— Я думал, что… ты все равно… — он мучительно подбирал слова. – А откуда у тебя томагавк, ты же… А что стало с Неукротимым Мустангом? Это его оружие?

— Скоро ты встретишься с ним в заоблачных прериях.

— Я не могу, мне больно… помоги мне уйти к предкам… — уже не говорил, а мычал воин.

— Если ты просишь… — Удар Молнии взмахнул томагавком. – Мне жалко твоих детей, — и лезвие глубоко вонзилось в череп Одинокого Утеса.

Обернувшись на бегу, Летящий Смерч увидел Удара Молнии, склонившегося над умирающим Одиноким Утесом. «Добыча стала охотником», — с ужасом подумал он. Как и все охотники племени, Летящий Смерч был наблюдательным и заметил, что нога Удара Молнии перевязана, а сам он при ходьбе хромает. «Вот и хорошо, — подумал Летящий Смерч. – С раненой ногой только дурак полезет в болото». Сделав еще несколько шагов, он вошел в болотину, сразу погрузившись по пояс. Впереди расстилалось колышущееся мутно-зеленое «море» с островками кочек и полузатонувшими гнилыми стволами. Он опирался на копье и рассчитывал скоро добраться до следующего большого «острова». Он переждет там, пока Удар Молнии покинет их поляну, а потом вернется за штанами и мокасинами, которые к вечеру должны высохнуть. Он медленно продвигался по болоту, и колючки впивались в босые подошвы голых ног, облепленных тиной.

— Эй! – раздался за спиной голос Удара Молнии. – Ты убегаешь от меня, хотя должен бегать по лесу за мной. Охотник стоял на краю поляну, поигрывая томагавком.

— Ничего, мы скоро с тобой встре… — Летящий Смерч поскользнулся и тут же провалился в трясину по самую грудь. – Спаси меня! – заверещал он. – Спаси, как спас того Черноногого!

— Ты слишком далеко, — раздалось в ответ. – Томагавк до тебя долетит, а вот эта палка не достанет. Попробуй сам выкарабкаться…

Чем больше усилий предпринимал Летящий Смерч, тем глубже погружался в зыбкую топь.

Но вот, наконец, счастье улыбнулось ему: воин сделал рывок и дотянулся-таки до небольшого деревца, росшего на кочке. Еще один рывок, он подтянулся, и, казалось, вот-вот окончательно выберется из природной западни. И тут деревце, не выдержав тяжести человека, переломилось пополам, а Летящий Смерч плюхнулся обратно в трясину.

— Знаешь, в чем твоя беда. Летящий Смерч? В том, что ты любишь вкусно поесть. То есть любил, — в голосе Удара Молнии звучала злорадная насмешка. – Это тебя и сгубило.

Проклятия Летящего Смерча захлебнулись в болотной воде. Прошло немного времени – и лишь пузыри на поверхности напоминали, что здесь только что барахтался человек.

Итак, все четверо его преследователей отправились на свидание к Маниту, с которого еще никто не возвращался в солнечный мир. Удар Молнии не стал забирать себе томагавк и нож Одинокого Утеса, зато выдернул воткнутое в землю копье – еще пригодится. «У Одинокого Утеса четверо детей, – вновь задумался он. – У меня тоже будет потомство. Чтобы появились на свет мои наследники, пришлось осиротить Одинокого Утеса». Нахлынули воспоминания: Юркая Куница, которая должна была стать в скором будущем матерью его детей, злобные взгляды Парящего Луня, которые он ловил на себе всякий раз, как заговаривал с невестой…

Парящий Лунь улетел туда же, куда отправились, каждый своей дорогой, остальные – в заоблачные прерии. Теперь он имеет законное право вернуться к своим сородичам. Он сделает это, непременно сделает! И тогда ни вождь, ни старейшины не посмеют…» Удар Молнии принялся обдумывать, что он скажет вождю, когда вернется… Но пока вернулась только боль в ноге. Он размотал повязку и заметил, что кода вокруг раны вспухла и покраснела. В ход опять пошел нож: охотник искромсал верхнюю часть куртки Одинокого Утеса, нижняя была залита кровью убитого кабаном воина.

Боль ушла так же, как и пришла. Солнце постепенно клонилось к горизонту, лучи его ярко вспыхивали, пробиваясь сквозь переплетения ветвей. Опираясь на тяжелый сук, он поплелся туда, откуда пришел на поляну – в гущу леса. Скоро великаны-секвойи сменились кленами; Удар Молнии любил кленовые листья за их четкую, практически идеальную симметрию. Его вигвам всегда был украшен гирляндами кленовых листьев, нанизанных на нити и звериные сухожилия. Особенно осенью, когда листья приобретали ярко-алый цвет. Эту любовь к украшательству своего жилища унаследовал он от покойной матери. Удар Молнии любовался величественными пейзажами предгорных лесов в пору осени; его глаз радовала весенняя прерия, когда на ковре юной травы раскроют свои бутончики множество цветов; так же восхищал его взор заснеженный лес. Он был поэтом в душе, и мог бы слагать гимны окружающему его миру, однако боги не наделили его даром стихосложения.

Лес был полон жизни, вспугнутый дикобраз трусил через полянку, дятел с резким криком перелетал от дерева к дереву в поисках древоточцев и их личинок. Неожиданно перед ним вырос олень с раскидистыми рогами. Зачарованный зрелищем, охотник не смел пошевелиться. И лишь когда благородный зверь развернулся и побежал по едва заметной тропке в глубь леса, Удар Молнии вспомнил, что у него есть копье. Он извлек оружие из-за спины, замахнулся… и тяжело вздохнул: олень исчез, будто растворился в зеленом мареве летнего леса. «Что же я буду есть сегодня? – думал он. – Пока я доковыляю до становища клана, уже стемнеет. Я должен вернуться утром, чтобы предстать перед советом сородичей и гордо провозгласить: «Я вышел победителем, я одолел четверых! Останки троих обнаружат в лесу, а Летящий Смерч… его одежда и обувь свидетельствуют о его судьбе. В темноте возвращаться опасно: дозорные не будут разбираться, а прикончат его на месте, решив, что юноша просто обманул преследователей, спрятался или удрал от них. Поди докажи это стражам ночного спокойствия. Надо непременно дождаться утра. Но где, под каким деревом, в какой пещере или дупле я проведу эту ночь?».

А голод терзал его внутренности все сильнее, голодные муки совсем вытеснили болевые ощущения от раны, которая все реже напоминала о себе. Он пытался заглушить чувство голода, оправляя в рот горсти ягод, срывая сыроежки, подбирая дикие яблоки и груши. Как жаль, что соплеменники отобрали его охотничью добычу! Бывшие соплеменники… Или снова сородичи, братья по крови и языку? Что они скажут ему? «Молодец. Удар Молнии, ты искупил свою вину. Ты снова полноправный член племени!» И что он скажет им в ответ?

Косматое существо, выскочившее из зарослей кустарника, прервало его размышления. Удар Молнии не сразу понял, кто перед ним. Это грязное, босоногое, закутанное в звериные шкуры нечто отдаленно напоминало человека. Быть может, это одно из тех мохнатых созданий, что, согласно преданиям племени, некогда обитали в лесах и были оттеснены людьми в самые непроходимые чащобы, где ныне прозябают, страшась попасться на глаза охотникам? Но нет, это был человек, индеец, притом совершенно дикий. Дикарь, увидев охотника, метнулся прочь, издав хриплый крик. В руке охотника тотчас оказался томагавк.

— Ты кто? – Удар Молнии принял боевую стойку, готовясь отразить возможное нападение.

В ответ снова прозвучал хриплый возглас.

— Меня зовут Удар Молнии, — юноша ткнул себя в грудь левой рукой, в правой держа оружие.

— Я… Неистовый Кабан… — прохрипел дикий человек. – Я помню тебя совсем маленьким.

— Ты изгой? – спросил Удар Молнии. – Я знаю твою историю…

— Ты не знаешь ее, — категорично произнес человек. – Что ты вообще знаешь про меня?

— Говорили, что ты не помог соплеменнику, попавшему в беду…

— Вздор! – с негодованием воскликнул тот, и его лицо исказила гримаса гнева. – Большой Бобер умер у меня на руках, когда я тащил его через колючий кустарник. Я закидал тело ветками, ибо у меня не было сил закопать его. За два дня птицы и койоты сделали свое черное дело, и когда люди племени пришли туда… Я едва дополз до становища. Потом вождь долго допытывался у меня о судьбе Большого Бобра, он не верил мне. А потом он послал на место упокоения моего друга – Большой Бобер был моим другом! – людей, и они обвинили меня, что я бросил соплеменника живого на растерзание зверям! Это ложь, подлая ложь… Но я не смог доказать своей правоты, только Маниту видел то, что произошло, и он один вправе судить меня… Прости, мне трудно, я отвык говорить. Тебе не понять, юнец…

— Напротив, я отлично все понимаю! – с жаром прокричал Удар Молнии. – Ведь я сам изгой!

— Вот как? – поразился Неистовый Кабан. – Тебя-то за что приговорили? За то же самое?

— Я спас жизнь воину Черноногих и тем самым помог врагам моего народа…

— Вот оно что! И кто же посмел обвинить тебя?

— Черный Бизон!

— Этого следовало ожидать. Когда меня осудили на вечное изгнание, он уже был вождем, и именно его слово решило мою судьбу. Многие старейшины сочувствовали мне, сомневались, лишь только Черный Бизон и несколько его прихлебателей были неумолимы.

— Я вернусь! – твердо высказал Удар Молнии. – Я одолел четырех соплеменников, вызвавшихся убить меня. Один мертвый лежит в лощине, второй – у старой дуплистой секвойи, а на третьего я наслал твоего брата…

— Моего брата? Мои братья давно умерли… — удивился Неистовый Кабан.

— Да кабана! – рассмеялся охотник, и старый изгой тоже издал глухой смешок. – А четвертый утонул в болоте. Но я принесу его штаны и мокасины как доказательство…

И тут старый изгой громко захохотал:

— Ты думаешь, Черный Бизон позволит тебе вернуться? Черта с два, как говорят белые! Я тоже одолел в схватке… двоих… одному свернул шею, другого подстерег и обрушил ему на голову тяжелый валун. Но меня изгнали во второй раз, и никто уже не захотел вступить со мной в единоборство. Знай, что Черный Бизон завидует чужой славе, чужому успеху, а мне этого было не занимать. Воины уважали меня больше, чем его, потомственного вождя. Он и придумал все это. А, может быть, ему подсказал Хитрый Енот. Ведь вождь не слишком-то сообразителен. Зато он ненавидит всех, кто способен занять его место. Нам двоим суждено до скончания дней скитаться по лесам и прериям…

— Этому не бывать! – юноша с силой вонзил томагавк в землю.

— И что же ты предлагаешь?

— Я еще не придумал… — вздохнул Удар Молнии.

— Я вижу, тебя подранили в схватке, — Неистовый Кабан указал на его обмотанную повязкой ногу, охотник кивнул. – Я отведу тебя к Седому Филину, он живет недалеко отсюда в небольшом гроте.

— Тоже изгой?

— Нет, его род истребили бледнолицые. Он еще не стар, но волосы его подобны снегу на вершинах далеких гор. Он чудом спасся, спрятавшись в звериной норе и наблюдая оттуда, как белые сдирают скальпы с убитых мужчин племени, женщин, детей, старцев… Некоторые были еще живы и тщетно молили о пощаде! С тех пор его волосы белы. Он не примкнул ни к одному племени. Дар целителя передался ему от отца, которого предательски убили…

— Белые собаки?

— Нет, их союзники, продавшие свободу племени за ружья, стальные ножи и огненную воду!

И двое изгоев побрели в сторону гор, Неистовый Кабан бережно поддерживал Удара Молнии. Когда плоская равнина стала постепенно повышаться, он взвалил юношу на спину, вопреки его протестам. «Не смотри, что я постарел. Я еще в силах!» «Такой человек просто не мог бросить соплеменника в беде, его словам можно верить», — думал молодой охотник.

А восхождение было непростым. Глинистая почва скользила под ногами, и лишь сила и твердость духа Неистового Кабана удерживали на его спине живой груз. Однажды, когда Удар Молнии почувствовал, что старый воин выбивается из сил, он, вопреки его протестам, решил идти сам. Но после нескольких шагов вернулась боль, и Неистовый Кабан снова подставил свою спину.

— А вот и грот! – воскликнул он, завидев черную дырку в склоне. Последние шаги вверх по склону были самыми трудными, но он одолел подъем.

Седовласый мужчина лет сорока помог Неистовому Кабану втащить в пещерку молодого охотника, бережно уложил его на устилавшие пол звериные шкуры.

— Он ранен? – глухим голосом спросил Седой Филин.

— Посмотри, убедись… — Неистовый Кабан, тяжело дыша, уселся на покрытый рысьим мехом пенек, стоявший близ входа в грот.

Знахарь ощупал рану, Удар Молнии застонал.

— Ему повезло, — Седой Филин развязал мешочек с какой-то ароматной сушеной травой. – Могло быть куда хуже…

Больше часа колдовал целитель над раненой ногой: смазывал воспаленную кожу мазями из жира лесных зверей, посыпал истолченной в порошок лечебной травой, шептал заклятия.

— Когда я смогу ходить, как прежде? – вымолвил охотник после того, как чистая повязка обмотала его ногу.

— Дня через три-четыре, — последовал ответ. – А пока лучше лежи.

Удар Молнии недовольно заворочался и заворчал. Его не устроил такой ответ.

— Я покину вас завтра, — твердо сказал он.

— Что ж, такова твоя воля, — развел руками знахарь. – Но я бы на твоем месте не торопился.

Удар Молнии утолил голод вяленым мясом, осушил до дна тыквенный сосуд, наполненный целебным напитком из трав. Силы понемногу возвращались к нему, а вот боль ушла прочь.

Ночь накрыла лес и горы; засыпая, Удар Молнии видел перед собой кусочек неба, искрящийся звездами. Из леса внизу доносились крики сов и рык четвероногих хищников, вышедших на охоту. Знахарь и Неистовый Кабан сидели у очага, где разгорался костерок.

— Когда-то здесь жило неведомое племя, — говорил Седой Филин. – Видишь, рисунки на стене? Здесь нацарапаны бизоны, волки, олени и огромные звери, которые давно перевелись в наших лесах и прериях. Вот это страшилище с длинными когтями и густой шерстью, клыкастый лев – он крупнее пумы, а его клыки напоминают клинки белых людей, вот еще одно мохнатое чудовище с длинным носом и тоже клыками, но почему-то загнутыми вверх…

— Я стал плохо видеть, старею, — отмахнулся Неистовый Кабан.

— Где сейчас это племя? Наверное, растворилось среди иных народов, смешалось с ними. Так всегда происходит: племена рождаются, живут, умирают, им на смену приходят новые. Ведь народы – те же люди. Они уходят, но остаются их следы в именах рек и гор, которые мы не можем истолковать, в сказках, преданиях и песнях, в рисунках на скалах.

— А как рождаются племена? – спросил юноша.

— А как рождаются люди? Сошлись мужчина и женщина – и дали начало новой жизни. Если сойдутся два, три, четыре человека, к ним присоединятся десятки других, мужчины и женщины породят новые жизни – так, наверное, родится человеческое племя.

— Но что все-таки объединяет людей в племя? – не отставал Удар Молнии. – Ведь и друзья ссорятся и становятся врагами, и супруги расходятся. Что удерживает племя от распада?

— Путь, который избрало племя, — ответил знахарь.- Вот что не дает племени распасться. У каждого народа своя дорога… И пока большинство народа идет по ней, народ жив. Но бывает так, что какая-то часть народа избирает собственную тропку и отправляется в путь по ней. А однажды наступает такое время, когда путь племени разветвляется на множество тропинок, и оно перестает быть единым целым.

Пламя, охватив сосновых ветки, взметнулось к потолку пещеры, отсветы заплясали на стенах, покрытых закаменевшими потеками птичьего помета: когда-то здесь селились козодои. В танце огненных языков Удару Молнии чудились силуэты секвой, чьи иглистые лапы колыхал ветер, очертания вигвамов, пляски воинов вокруг костра… Незаметно он провалился в омут сна. И во сне ему привиделось ему лицо вождя клана без привычной маски глубокомыслия, а злорадно ухмыляющееся, обнажая кривые коричневые зубы. Оно было похоже на выражение лица Парящего Луня – с таким злобно-торжествующим выражением провожал он соплеменника-соперника в изгнание, с таким же преследовал его на коне. Еще предстала пред ним Юркая Куница с зареванным лицом. Он пытался успокоить ее, но плач девушки неожиданно превратился в дикий вой. Он проснулся в поту, приподнялся.

— Слышишь, волки воют? — обернулся к нему бодрствующий Седой Филин. – Это в глубокой лощине. Не беспокойся, сюда они не доберутся.

Неожиданно средь воя раздался отчаянный визг, через некоторое время – еще и еще.

— Видно, сцепились с кем-то, может быть, гризли, — Неистовый Кабан тоже не спал.

Удар Молнии снова погрузился в сон. Он увидел лощину, куда летят, кувыркаясь, с отчаянным ржаньем и яростными проклятьями, Обгоняющий Вихрь и Парящий Лунь.

Утром, проснувшись, он поблагодарил хозяина пещерки за гостеприимство, а Неистового Кабана – за то, что помог добраться до жилища знахаря. Он спустился по склону, слегка прихрамывая, и направился в лес. Здесь он должен пробыть, пока не наступит новая ночь.

…По траве, мокрой от росы, спотыкаясь и чуть не падая, бежала Юркая Куница. Ее возлюбленный не вернулся, но и четверо его преследователей тоже исчезли, сгинули в лесу – быть может, он сумел одолеть их всех и сейчас где-нибудь под секвойей или в старом зверином логове страдает от нанесенных врагами ран. Она высматривала его следы, но девушки не наделены той зоркостью и внимательностью, присущей мужчинам-охотникам.

Хруст кустарника заставил ее насторожиться. «Что это? Зверь? Или человек? А если это милый сердцу Удар Молнии?» Она пригнулась и стала почти незаметна в хаосе серых и коричневых ветвей, зелени листвы, пестром многообразии цветов.

Из зарослей появился человек. Но это был не Удар Молнии. Девушка не сразу узнала соплеменника: он был с ног до головы облеплен грязью, мокрыми листьями, правая рука его бессильно свисала, в левой он сжимал томагавк, которым прорубал дорогу в кущах. В отличие от Юркой Куницы он заметил присутствие человека и решительно направился туда, где скрывалась девушка. Юркая Куница, пригибаясь к земле, бросилась прочь.

— Бесполезно… — услышала она узнаваемый голос. – Я все равно догоню!

— Ты?! – девушка застыла.

— А ты как думала? Да, это я! А кого ты тут поджидала. Впрочем, я знаю…

Она повернула лицо к Парящему Луню, который, тяжело дыша, шел к ней.

— А где же?.. – внутри у нее все разом оборвалось.

— Валяется где-нибудь под секвойей или утонул в болоте, — небрежно бросил воин. – Он думал, что я погиб в той проклятой лощине. И я мог там погибнуть! Но я выжил! – с пафосом воскликнул он. – Кажется, вывихнул руку, потерял любимого коня, зато обрел любимую…

— Я не верю тебе, он жив! – вскричала девушка, вспугнув клевавших ягоды дроздов, которые с недовольным криком вылетели из зарослей.

— Не веришь – проверь! – небрежно бросил он, подходя к Юркой Кунице вплотную. – Обойди весь лес и болото в придачу. Но я зато жив! Мне пришлось долго пролежать на дне лощины, приходя в себя. Все мое тело покрыто ушибами и царапинами, я чудом не переломал кости.

— Я понимаю тебя, но не верю, что Удар Молнии погиб. Ведь ты не видел его мертвого тела!

— Ночью пришли волки. Их было пятеро. Орудуя одной рукой, я зарубил трех томагавком, двое трусливо убежали. А утром я, так же действуя одной левой рукой, выкарабкался оттуда!

Он протягивал к Юркой Кунице перепачканную глиной руку. Она отпрянула.

— Не подходи! – и припустила через лес.

— Теперь ты будешь моей! – Парящий Лунь кинулся следом. Вскоре их разделяла лишь пара шагов, он попытался ухватить ее за волосы…

— Стой! Оставь ее! – преследователь и преследуемая резко затормозили, услышав голос, который они не спутали бы ни с кем. Девушка выбежала на тропу – и лицом к лицу столкнулась с возлюбленным.

— Милый! – она рванулась вперед и вскрикнула от боли. Здоровой рукой Парящий Лунь схватил-таки ее за волосы и потянул к себе.

— Оставь! – соперник угрожающе занес томагавк.

— Что ж, давай, «победитель», — насмешливо бросил Парящий Лунь. – Я вижу, победа нелегко досталась тебе: хромаешь, на дубину опираешься. Ну что ж, сразимся, однорукий против хромого, идет?

— Давай! Только сначала отпусти ее!

Парящий Лунь разжал пальцы, девушка кинулась к другу и попыталась обнять его.

— Не сейчас, — мягко, но решительно отстранил ее охотник. – Нам надо решить мужской спор.

«Можно победить врага, ни на шаг не сдвинувшись с места, — учил его отец. – Пусть он бесконечно нападает и истощит свои силы. Я видел, как гризли отбивался от собак, окруживших его. Как бы небрежно взмахнул тяжелой лапой – и пес нашел смерть. Главное – найди опору и держись…»

Его опорой был тяжелый сук. Он отразил не один десяток атак врага, выбивая снопы искр из лезвия его томагавка. Он делал неожиданные, резкие выпады, он очерчивал полукруги своим оружием, он уклонялся от прямых ударов Парящего Луня. После множества наскоков, противник стал заметно сдавать. И тут Удар Молнии совершил серьезную ошибку – он вскинул свою дубинку, чтобы обрушить ее на голову зазевавшегося соперника – и удар томагавка разрубил ее надвое. Так он лишился опоры. Воодушевленный маленькой победой враг сделал ловкое движение своим томагавком – и вышиб оружие из руки юноши. Парящий Лунь дико захохотал. Юркая Куница завизжала.

«Метнуть копье? Не успею», — лихорадочно пронеслось в голове Удара Молнии.

— А ведь это я тебя выследил,- Парящий Лунь расхаживал по полянке. – И вождю все рассказал! Ты думаешь вернуться в становище племени? Да если даже ты победишь меня, ты не сможешь снова стать полноправным членом племени. Потому что Черный Бизон против этого. Тебя просто прикончат…

«Нож!» — мелькнула спасительная мысль в голове охотника. Движение руки было легким и стремительным, нож, как молния, мелькнул и поразил Парящего Луня прямо в глотку. Не понимая, что с ним произошло, он выронил томагавк, здоровая рука автоматически рванулась к шее, он захрипел и повалился на правый бок, на поврежденную руку. Крик захлебнулся в крови. Удар Молнии подбежал к нему, склонился над умирающим.

— Тебе надо было бить сразу! А ты слишком много болтал и любовался собой.

— Ты победил всех! Мы вместе! — Девушка бросилась в объятия возлюбленного.

— Еще не всех, — он обхватил ее сильными руками.

…Стерегущий Гриф стерег вигвам вождя не слишком бдительно. Прошло полтора дня – а ни воины, отправившиеся сражаться с Ударом Молнии, ни он сам до сих пор не вернулись. Воин раздумывал о судьбе соплеменников и не заметил, как из ночной темноты вынырнуло копье, в свете дальних костров сверкнул наконечник и, когда парень понял, что с ним стряслось, было уже поздно. Готовый вырваться из горла тревожный клич пресек быстрый укол копья.

Удар Молнии прислонил убитого к вигваму – как будто тот спит, накрыл его с головой накидкой и откинул полог вигвама. Копье закинул в кусты.

Вождь не спал, он молча беседовал с духами лесов и прерий. И он тоже не сразу сообразил, кто перед ним. Когда же окончательно очнулся от транса, в его горло вошел обломок копья, который юноша прятал под одеждой. Нож и томагавк он подарил Неистовому Кабану. — Ты еще не забыл Неистового Кабана? – говорил юноша, проталкивая наконечник в горло вождю. – Он-то хорошо помнит тебя и твои тогдашние слова. И готов повторить их тебе, когда вы встретитесь там, за пределами нашего мира.

Стеклянные глаза не выражали уже ничего – ни изумления, ни страха. Душа вождя отлетела в заоблачные прерии.

Когда на рассвете он вышел из вигвама, волоча за воротник мертвого вождя, все люди клана сбежались к нему.

— Убивший вождя сам становится вождем! Таков закон племени! – торжественно провозгласил Хитрый Енот. Все склонились, протягивая руки навстречу Удару Молнии.

— Нет, я не следую более законам племени, — гордо отвечал он на все просьбы и увещевания. – У меня отныне свое племя, и я не изменю ему…

Его просили, увещевали, уговаривали, умоляли – Удар Молнии был непреклонен. Он брезгливо отпихнул регалии вождя, перешагнул через его труп и навеки покинул свой клан.

Он снова шел, рассекая волны густых, клонящихся под ветерком трав, как корабль рассекает морские волны. Сзади еще слышался гомон, недоуменные возгласы, призывы вернуть одного из лучших людей племени. Все дружно сетовали на несправедливость старого вождя, который одиноко лежал возле своего вигвама рядом с телом своего верного сторонника Стерегущего Грифа. Между Грифом и Бизоном в человеческом облике уже прохаживался прилетевший из горного леса ворон, соображая, чьей плотью позавтракать, пока люди клана не прогнали его.

У самого края леса его догнала Юркая Куница. Рука охотника легла на ее плечи.

— Почему ты не согласился стать вождем клана? – удивлялась она.

— Я им стану! – важно произнес он. – Нас уже трое, с тобой – четверо.

— Трое – это люди из пещеры? Но какие же они…

— Хочешь сказать «бродяги»? – он пристально посмотрел ей в лицо. – С сегодняшнего утра – нет. Пусть они ютятся в сырой пещере, но у них теперь есть свой народ, который никогда не исторгнет их. И они не посмеют просто так сделать человека изгоем…

— Надеюсь, нас они тоже не прогонят? – из-за клена вышел Роджер Стоунбридж, с ним – Увертливый Сурок. – Извини, что я подслушал твой разговор, но ты изъяснялся так громко, что, твои речи, наверное, достигли ушей Седого Филина…

— Мои предки некогда жили в Англии, они были мелкими сквайрами и собирали плату с проезжающих по каменному мосту, отсюда и мое родовое имя, — рассказывал Роджер Стоунбридж, сидя в гроте у очага. Рядом помешивала похлебку Увертливый Сурок. – Когда между королем и парламентом разгорелась война, они приняли сторону короля и, после того, как Карл потерпел поражение и был казнен, вынуждены были бежать из Англии на корабле.

Они стали одними из многих, кто покинул старую родину и по ту сторону Великой Воды создавал новую страну и новое племя. Прадед мой окончательно порвал со злой мачехой Англией, примкнув к Вашингтону. Теперь же я стал частью нового маленького племени.

Удар Молнии не понимал, кто такие «король» и «парламент», но ему была понятна мысль, высказанная новым бледнолицым соплеменником. Теперь у них было свое, пусть маленькое и слабое, но племя: вождь и его верная жена, белый американец, тоже с женой, одинокий лесной житель и такой же одинокий знахарь. Хотя, кто посмеет назвать одинокими тех, кто обрел свое племя?

Шаги заставили Удара Молнии встрепенуться и схватиться за оружие. В проеме грота вдруг вырос… Кричащий Ястреб.

— Ты?.. – Удар Молнии громко кхекнул, белый человек в этой ситуации присвистнул бы.

— Как видишь, я, — воин приветствовал людей нового племени. – Надеюсь, я здесь помещусь, – и он опустился на волчью шкуру.

— Ты хочешь переманить нас к Черноногим? Даже не пытайся… — начал, было, Удар Молнии.

— И не попытаюсь! Меня изгнали после того, как я высказался против похода на твоих сородичей, Удар Молнии…

— Уже не моих, — поправил тот. – Так ты теперь изгой, какими были все мы?

— Да, — печально развел руками тот.

— Тогда присоединяйся к нам. Мы еще не придумали обряда, который должен будет пройти каждый, кто решить стать частицей нового племени. Просто скажи, что ты – один из нас.

— Я – один из вас… из нас! – торжественно возгласил Кричащий Ястреб.

Он встал, подошел к входу в пещерку и, набрав воздуху в легкие, крикнул, что есть мочи:

— Я обрел свое племя!

Анатолий Беднов