— Папа, расскажи, как попал ты в наши земли, — черные глазенки мальчика встретились с небесно-голубые очами отца. Яровит раздумчиво поскреб окладистую, цвета спелой пшеницы, бороду, в которой уже проглядывали серебряные нити, покряхтел:
— Уж в который раз сказываю одно и то ж. Ну, слушай. Небось, наизусть выучил.
Мальчик радостно улыбнулся и, подобрав ноги под себя, принялся внимать истории отцовой жизни. Так начал свою речь богатырь-славянин:
— Я рожден далеко отсюда, на берегу реки Сож. Мать баюкала дитя в деревянной колыбельке, напевая старинные славянские песни – и в лад им шумели за окном вековые дубы, журчали воды Сожа, звенели голоса лесных птах. Когда минуло три весны, отец усадил меня на коня. Конь – это такое животное… ты никогда не видел его, здесь не водится коней. Как тебе растолковать? Я говорил уже: у оленя есть рога, а у коня их нет, у оленя копыта раздвоены, а конское копыто сплошное. Есть и другие различия. Уяснил?
Я пахал и сеял, охотился в лесах на диких зверей и собирал мед из бортей, ловил в заводях жирную рыбу и охотился на уток, отражал набеги соседей – занимался тем же, чем и все мужчины моего племени. Так было до той поры, когда я познакомился с мореходами Севера – они приехали, чтобы торговать с нами. С замиранием сердца слушал я, юный отрок, рассказы о дальних землях с их несметными богатствами – только протяни руку. Правда, перед тем как загребать злато, рука должна лихо поработать мечом.
По прошествии шестнадцати весен, я покинул дом и стал вольным воином. С тех пор я ни разу не переступил порог отчей хаты. Что такое хата? Я как-то говорил тебе – она много больше нашего жилища, белая, чистая, просторная, крытая соломой. Ах да, тебе незнакомо слово «солома». Ну да ладно…ты ведь ждешь рассказа о приключениях?
Наши корабли бороздили воды многих морей. Мы оставили о себе недобрую память на греческих берегах, разграбили не один приморский город. Немало наших товарищей осталось лежать на дне, другие пали в отчаянных сватках на улицах чужих городов. Иные были захвачены врагом и подвергнуты мучительной казни. С борта уходящей ладьи мы слышали их отчаянные крики, мольбы о помощи, но ничего не могли поделать – вражеские корабли преследовали нас по пятам, норовя захватить в клещи, перекрыть выход из бухты. Греческий огонь опалил левый борт судна. Я видел, как на моих глазах страшное пламя мгновенно пожрало двух воинов – и не в силах был спасти своих друзей.
Мы жестоко мстили, разоряя побережья, грабя и топя суда на торговых путях. Корабли плыли мимо гористых островов, населенных воинственными народами, мимо берегов Италии, чьи владыки когда-то повелевали большей частью обитаемого мира, мы прошли через скалистые ворота в океан. Одна из ладей наскочила на подводные камни и затонула, другую же потеряли во время бури. После многих дней пути ладья пристала к берегам страны, населенной народом гальегосов. Мы не хотели грабить здешних жителей, желая лишь запастись снедью и водой. Имелось и золото, чтобы расплатиться. Но местные сами напали и убили нескольких человек, так некстати оказавшихся на суше. У нас осталось с полсотни бойцов. Мы видели, как полыхал на вершине утеса костер, пожиравший еще живые, трепещущие тела соратников. И горячая волна ненависти захлестнула всех.
Ночью лодки тайно причалили к берегу. Лопасти весел были обернуты рогожей, чтобы враг не услышал плеска. Перебив полусонную стражу, мы ворвались в город – и предали его огню. Первой была подожжена церковь – ибо наши враги исповедовали распятого Бога, а мы поклонялись своим богам-родоначальникам, которых стремятся искоренить христиане. Я погрузил мой меч в объемистый живот их жреца, которого здесь зовут «падре». Мы расхитили ризницу, разбросали мощи какого-то из их «святых» — колдунов, творящих чудеса именем распятого Бога. Пока враг не опомнился, опрометью бросились обратно на ладью. Груз захваченного добра весьма отягощал бегущих, но оставить сокровища мы не решались. Спохватившиеся гальегосы устроили погоню и убили нескольких отставших. Провожаемые ливнем стрел и градом проклятий, мы отплыли от берега и скоро достигли ладьи, чьи очертания ясно виднелись при свете объятого огнем города. С нами была богатая добыча, с нами были наши родовые боги. Мы были сынами многих племен; неустрашимый Хродгар вел наш корабль, а мы налегали на весла.
Утром, едва воссиял над дальними горами желтый глаз Даждьбога, навстречу ладье из-за мыса вышла флотилия из десятка небольших парусников, наполненных вооруженными людьми. На их парусах были вышиты кресты. Дождь стрел обрушился на нас, выбивая самых отчаянных, но неосторожных воинов, высунувших головы из-за щитов. Мы потопили два кораблика, смяв тяжелой грудью нашей крепкой ладьи; они трещали как ореховые скорлупки в беличьих зубах, крестоносные паруса обращались в клочья.
Потом воины сошлись в яростной сече: два корабля сжали нас с правого и левого бортов; гальегосы с воинственными кличами прыгали на ладью и рубили, крушили, пронизали наших лучших бойцов. Мы победили, обратив в бегство оставшиеся суденышки, но победа досталась слишком дорогой ценой. Оставалось лишь полтора десятка живых, но израненных, измученных людей, – Яровит засучил рукав, обнажив широкий шрам, распахнул куртку, показав след копья, пересекавший грудь и живот, и продолжил рассказ.
— Ладья шла на север, держась в отдалении от берега. Припасы быстро таяли, но мы пополняли их, захватывая суда рыбаков. Возвращаться прежним путем было опасно – пришлось бы пересечь несколько проливов, которые наверняка сторожили вражеские корабли, идти во враждебных водах. Поэтому большинство склонялось к тому, чтобы преодолеть Аквитанское море, пройти мимо Англии и держать путь к стране варягов, откуда родом многие из нас, и где можно было найти желанный приют. Но, увы: в это время года на Аквитанском море бушуют бури, и первая же изрядно потрепала судно; после трех дней сражения с морскими богами оно представляло собой жалкое зрелище и нуждалось в починке. Пришлось пристать к берегу. Теперь было уже не до набегов; напротив, здесь мы сами стали жертвой нападения хищного народа эускаров. Эти исчадия диких гор убили еще нескольких соратников. В следующие дни нам пришлось несладко: из дюжины уцелевших после всех передряг воинов половина отстреливалась из-за камней от наседавших врагов, другая половина латала потрепанную ладью. И вот настал долгожданный день, когда можно было наконец-то отплыть – но куда?
Многие, как ты знаешь, были настроены, вопреки всему, идти к варяжским берегам. Но не все. Киану предложил плыть на север, к зеленому острову, откуда родом его предки. Он так красочно расписал свою родину, что большинство переменили мнение и решили идти прямо на север, к этой дивной стране. Из-за этого возник горячий спор. Воины обнажили мечи – и пролилась кровь. Из дюжины бойцов осталось десять. Для такого большого корабля, как наш, этого слишком мало. День и ночь мы гребли, выбиваясь из сил; вдобавок, давали о себе знать полученные в боях раны. Тяготы и скуку морского пути скрашивали песни и саги. Киану часами мог рассказывать о подвигах Кухулина; Черкен убаюкивал усталых протяжными степными песнями; Хродгар в который раз пересказывал нам похождения Вёльсунгов. Когда наступала моя очередь, я повествовал о славянских богах, о достославных делах витязей, о походах и победах над кочевниками, соплеменниками Черкена, над войсками кесаря, о распрях между славянскими родами.
«Какие еще сражения ждут нас впереди? – думал я. – Как-то встретят нас жители Эйрина?» День проходил за днем, безбрежное море лениво колыхалось вокруг нас. И вот
алан Руслан, дежуривший в то злополучное утро, крикнул: «Земля!» Мы возликовали, гребцы утроили усилия. Но впереди был небольшой островок, точнее, скала, густо облепленная чайками. Там было мелко, и мы бросили якорь. Измотанные долгим плаванием люди расстелили плащи прямо на прибрежных камнях; немногие догадывались подложить щиты, некоторые сразу заснули, невзирая на сырость и пронизывающий морской ветер. Другие бросились к чаячьим гнездам. Отбиваясь от отчаянно галдевших морских птиц, они лезли на скалы, грозя сорваться и разбиться, и добывали яйца. Я слишком утомился и сразу заснул. Но скоро сон мой прервали товарищи. Оказалось, что один, самый ловкий, сумел вкарабкаться на вершину скалы и оттуда узрел далекий, затянутый дымкой тумана берег. Тянулся берег далеко, насколько хватает взора.
Вот она, долгожданная и вожделенная земля! Разбуженные воины бросились к ладье со всех ног. Мы бежали, поскальзываясь на мокрых камнях, преследуемые чайками, которые больно клевали похитителей яиц. Все готовы были плыть к неизведанному берегу, а больше всех радовался Киану. Но…Внезапно налетел ветер, взметнулись волны – и не на шутку разыгравшееся море стало бросать и вертеть нашу ладью, грозя швырнуть ее на покинутую нами скалу и разбить в щепки. Несмотря на отчаянные попытки кормщика удержать корабль, сохранить управление, его неудержимо несло прочь от берега. Когда
паруса были изодраны в клочья, половина весел переломана, а один из гребцов смыт волной, мы решились принести жертву владыке вод. Хродгар предложил бросить жребий.
Черный камушек выпал Черкену, но он, увидев это, закричал, что в такой яростной качке невозможно узнать подлинную волю богов, вершащих судьбу. Киану объявил, что причина этих злоключений – в том, что мы разорили христианские мольбища, и гнев распятого Бога обрушился на нас. Киану был единственным среди нас христианином. И тогда Хродгар предложил бросить в кипящую пучину его, поскольку именно этот человек восстановил против нас божества моря. Киану отчаянно сопротивлялся, он ранил двоих, но, в конце концов, общими усилиями его бросили в море. Однако эта жертва не усмирила злобу владыки вод. Четыре дня ладью мотало по морю, все дальше унося от берега.
Иные стали роптать, полагая, что именно выбор жертвой Киану отдалил нас от его родины – хозяева зеленого острова прогневались на нас и вступили в союз с владыкой вод. Но мы не решились приносить новую жертву – ведь нас осталось столь мало, и скоро некому будет грести, если каждый день приносить жертву. Наконец, буря утихла, и мы оказались одни посреди огромного моря. Ладья окончательно сбилась с пути. Потянулись однообразные дни. Они были похожи друг на друга, отличаясь лишь тем, что с каждым днем все меньше оставалось воды и еды. Зря собирали птичьи яйца – всех их перебило в самом начале бури. Мы берегли каждую каплю и каждую кроху. Ветер и течение несло нас в сторону заката. Однажды мы оказались посреди моря, покрытого густой толщей морской травы. Ладья подвигалась медленнее черепахи. Наконец, измученные странники увидели вдали берег. Нас оставалось двое – я и Хродгар, оба еле держались на ногах от голода и давно перестали грести, отдавшись воле течения. И вот мы впервые за много дней вступили на твердую землю. Пока, сидя в кустах, мы лакомились ягодами, нас незаметно окружили люди с разрисованными лицами и, обессиленных, потащили на арканах в хижину вождя. Это сооружение было чем-то средним между большим шалашом и шатром кочевника; его каркас покрывал толстый слой коры и шкур. Хродгар вскоре занемог и умер. А меня выходила женщина, твоя мама. Я прозван был Желтые Волосы, ведь у всех жителей этой земли они черны, как перья ворона. Я прошел посвящение и стал полноправным воином. Труднее всего далась мне речь этого народа. У нас говорят «Человек пошел на охоту и добыл медведя» — несколько слов, здесь же это звучит как одно: «Человекпошелнаохотуидобылмедведя». Но я, в конце концов, выучился дивному наречью – спасибо твоей маме; учась языку, я сблизился с ней, и на свет появился ты.
— Опять ты рассказываешь старые сказки, — откинув полог жилища, скво Гордая Олениха вошла в вигвам. Быстроногий Койот бросился навстречу маме. Желтые Волосы, правая рука вождя племени, потянулся, невзначай зацепил мокасином за копье и оно, падая, ударило древком по колену отца семейства. Желтые Волосы охнул, выругался на едва знакомом женщине языке, почесал ушибленное место:
— Все, что было дальше, ты знаешь не хуже меня, сынок.
Анатолий Беднов
